Время ноль (сборник). Василий И. Аксёнов

Расчесал бы, мельком думаю. И думаю, его забота, я-то так, лишь отмечаю, пусть хоть в валенок скатается, веником-голиком ли торчит – он ей хозяин. Лицо продолговатое. Возраста моего мужик. Так, в бороде-то, лишь примерно угадаешь, а на самом деле сколько – непонятно. Но не старик – определённо. В самом прыску, сказал бы мой отец.

      Смотрим – в окно оба; я – назад, откуда уезжаю, он туда – по ходу поезда.

      Сидим – незнакомые – попутчики.

      Позади осталось Милюково. Червяком обполз его состав наш. Протяжённое – вдоль Ислени – на многие километры. Ощетинившееся всевозможными подъёмными кранами, безразлично оттеснившими людей и их жильё от всё ещё живописного берега. Флагман Российской лесной промышленности. Миновали по задворкам, захламлённым флагманскими отходами – горами горбылей, обрезков и опилок, кое-где незатухаемо, изо дня в день, из года в год, зимой и летом, дымящимися, пуще торфяников. Тайга пошла – одно название, тайга – давно уже вырубленная, в войну ещё – на нужды оборонки, на гробы, остатки – жалкая. Там и там торчат по горизонту высокие, облитые зарёй, словно глазурью, лесины, – как-то топор с пилой не добрались до них за это время, – несменно родину мою осматривают, пока не высохнут, не упадут ли; а я – за них душой цепляюсь малодушно – оторви меня небольно, Господи, до времени, после – смогу когда – приблизь.

      – До Гачинска? – спрашивает мужик. Голос у него сиплый – простуженный, наверное; кричал ли перед этим на кого-то долго; острым перцем сжёг ли горло? Бывает. Водку с уксусом когда ли перепутал? Мать ли у него, как и моя, глухая?

      – До Исленьска, – отвечаю.

      – А-а… А я до Гачинска. Мне ближе.

      – Ближе.

      – Чуть не вполовину.

      Сидим. Молчим. После:

      – Да как раз что вполовину… Сам-то отсюда, с Милюково? Вроде, по взгляду-то, не местный.

      – Нет. С Ялани.

      – Там живёшь?.. Или оттуда родом?

      – Родом.

      – Знаю. Бывал в Ялани… в Маковск ездил… Собаку, лайку, покупал… у старовера.

      В купе темнеет.

      Небо гаснет – в последний раз будто. Изумрудное. Только по горизонту – полоса оранжевая – вянет.

      – Красивая деревня, – говорит мужик.

      – Какая? – спрашиваю я.

      – Ялань.

      – Была когда-то.

      – Само место… Разорили… Чё, может, выпьем? – говорит мужик.

      В окно он уже не смотрит – смотрит на меня.

      – Да нет, наверное, – говорю. – Спать буду.

      – Ещё ж не ночь… Я сына своего родного только что убил, – говорит мужик.

      «Ну, ё-моё», – думаю.

      Полез мужик под столик, порылся в сумке, вытаскивает оттуда литровую бутылку водки, ставит её на столик. «Сибирская».

      «Ну, ё-моё», – думаю.

      – Может, и не убил, – говорит мужик. – Убил-то – вряд ли…

      Полез опять под столик, достал из сумки два пластмассовых стаканчика – будто на собеседника рассчитывал, меня предвидел, банку солёных огурцов, домашних, пакет с жёлтыми и чёрными свежими помидорами, кусок сала с прожилкой, буханку ржаного хлеба, разместил всё это на столике и говорит:

      – Другого