Время ноль (сборник). Василий И. Аксёнов

наши жёлтопятые соседи в своё время, выбила.

      – Ты же живой.

      – Один на всю округу.

      – Так отдувайся.

      – Ну так… Похоже, место Бог готовит для китайцев… Мы не управились.

      – Помилуй, Господи.

      – Глазами на меня, как Ленин – на Почтамт.

      – Кто? – спрашиваю.

      – Да продавщица, – отвечает Дима. – Интересно.

      – Что?

      – Да в прошлом веке, в позапрошлом ли уже, может, и издавна, всё сёстры ссорились – Англия, Франция, Россия, Пруссия. Если что путаю, ты же отличник, помню, был-поправишь… Браток подрос теперь – Китай. Ох и, похоже, оседлает он соседнюю сестрёнку… После и до других сестёр, пожалуй, доберётся. С таким числом сперматозоидов… долго не станешь онанировать – утонешь.

      – Он не подрос, а – уже дряхлый. Не браток, – говорю, – дедушка.

      – Дедушка… Какой дедушка, – говорит Дима, – иной дедушка так насядет, что к кровати пригвоздит, к земле ли… где догонит.

      – Надеюсь, что не доживём до такого позора.

      – Надежда – дело не последнее. Тебе не жалко?

      – Жалко кого?

      – Да Родину, а не кого.

      – Жалко. И что?.. Историю не мы творим… Хоть зажалейся.

      – А кто?

      – Да Бог.

      – Придумал сам или услышал от кого?.. Тут ещё эта… демография.

      – Сегодня ночью и поправишь.

      – Сделаю всё, что от меня будет зависеть.

      – Уж постарайся.

      – Совесть вот только не позволит.

      – Своей Татьяне это скажешь.

      – Так, о торговле потрепаться.

      За деревню выехали, свернули с дороги на поляну, возле ельника остановились. Достал Дима из бардачка, разгребя там шумно пачки с сигаретами и спичечные коробки, пластмассовые стаканы, один в другой всунутые, и завёрнутое в газету сало солёное, с прожилкой. Нарезал сало и хлеб на какой-то, замасленной уже, научно-популярной книжке в мягком переплёте, из бардачка же вызволенной. Бутылку открыл, налил полный стакан.

      – Выпей, – говорит. И говорит: – Не переживай. Глядеть на тебя тошно. Буду заезжать, проведывать… Лица на человеке нет…

      – Хорошо бы, – говорю. Выпил. Занюхал хлебом. – Лицо, – говорю, – есть, какое уж, не вижу, затылка нет – чувствую.

      – Чего?.. Закусывай.

      – Да ничего.

      – Сколько ей лет?

      – Без году девяносто.

      – Ого, – говорит Дима. – Нам столько не протянуть… Ещё, смотри-ка ты, и от коровы не отказывается. В её-то годы. Мои колхозники бы так… Никто не хочет нынче напрягаться. Соблазнили всех большими лёгкими деньгами, все и забыли, что в поте лица… Туда, к себе, перевезти её не собираешься?

      – Ты чё.

      – Ну да… Морщишься – горькая?.. Она там затоскует.

      – Как омег.

      – Да водка вроде… не палёная. Хотя… Ну, теперь вместе… тоже надо. А то нервишки от забот уже… как у прыщавой незамужней истерички… Уж и на Таньку стал кричать.

      Наполнил стаканы.

      – Давай… За всё худое и хорошее, – говорит Дима.

      – А