Царство черной обезьяны. Анна Ольховская

за гранью реальности, вдоволь надышаться черным мраком зла, чтобы научиться ценить каждое мгновение.

      Падает снег…

      Банально и скучно?

      Не знаю, возможно,

      Но я

      Не устаю удивляться

      Искусству

      Привычных секунд

      Бытия.

      И снежное кружево за окном, и запах пирога воскресным утром, и отпечаток подушки на розовой щечке разоспавшегося ребенка, и теплое дыхание мужа на моих ресницах, и его утренняя нежность, и его же вечерняя страсть – мое ежедневное счастье. Счастье спокойной, безмятежной жизни.

      А мятежей мне не надо, всех революционно настроенных личностей хочется послать в анналы истории, причем поглубже.

      Вот только здоровье, обиженное, видимо, моим невниманием к его персоне в последнее время, решило напомнить о себе. Причем в довольно грубой форме.

      Первый раз это случилось сразу после празднования Нового года. Мы только-только вернулись с дачи Левандовских, Ника утопала в свою комнату, Катерина возилась на кухне, а мы с Лешкой, уютно устроившись на диване, смотрели очередную праздничную белиберду.

      И вдруг – острая, пронзающая боль в груди. Причем не на месте раны, а прямо в сердце. Словно кто-то воткнул в меня нож. Я запнулась на полуслове и замерла, не в силах ни вдохнуть, ни пошевелиться. Сказать, что Лешка тогда испугался, – ничего не сказать. Помню его бледное до синевы лицо, дрожащие губы, переполненные страхом глаза. Он вызвал неотложку, та приехала довольно быстро, что для провалившейся в двухнедельный праздничный марафон Москвы является скорее исключением. Даже для платной медицинской помощи.

      Но самое интересное, что к моменту приезда «Скорой» моя боль исчезла. Именно исчезла, точно так же, как и появилась, – мгновенно, словно нож вынули. Врачи, конечно, провели все предусмотренные манипуляции: сняли кардиограмму, измерили давление, пульс – отработали, в общем, стоимость вызова. Все оказалось в норме, хоть завтра в космос запускай. Ворчать, разумеется, никто не стал, но на физиономиях эскулапов, когда они сворачивали свою аппаратуру, довольно четко, словно их подержали над огнем, проступила надпись: «Совсем обнаглели, вызывают на каждый чих, да еще и в праздничный день! Звезды, понимаешь!»

      Лешка до самого вечера обращался со мной, словно с фарфоровой вазой династии Мин, купленной на аукционе Сотбис за полмиллиона долларов. Пока не получил от вазы тапкой в лоб.

      Но к моему (вернее, нашему общему) врачу муж меня все-таки загнал. Владилен Павлович, пожилой одышливый толстяк, был врачом от Бога. Прекрасный диагност, опытнейший специалист, обладающий прекрасной памятью, что позволяло ему помнить всю историю болезни каждого из своих пациентов. А еще, что немаловажно в нашем случае, доктор Горчаков умел хранить врачебную тайну. Работал он в одной из престижнейших клиник Москвы, и среди его подопечных было много важных персон. Я уверена, что папарацци не единожды пытались выведать у дражайшего Владилена Павловича что-нибудь интересненькое, желательно грязненькое.