Тёмный свет. Сны о чём-то большем…. Илья Ашмаев

Продлевать будете?

      – Что… продлевать? – Фёдор начал сдавать позиции.

      – Пьянство своё, я спрашиваю, продлевать будете?

      Мужичок молчал. Перспектива принудительного лечения его не радовала, но и сдаваться на милость победителя он не спешил.

      – А что мне остаётся? Вы меня что, здесь, в деревне, работой обеспечите? А дом я свой покидать не буду, это моя родина. Разве что продам подороже. Не купите? – Фёдор ухмыльнулся.

      – Что твоему дому цена, что тебе самому – ноль без палочки! Отмирающий атавизм ты, без души и совести.

      – Это я-то без души? Это я-то без совести? – Ослабленный алкоголем атавизм полностью сдал свои позиции, раскрылся и получил удар по самому больному месту. Вилиал торжествовал.

      – Да что ты знаешь обо мне, инспекторишка! Крыса канцелярская! Да на мне с самого начала войны рана зияет и кровоточит каждый день, тебе ли судить меня?!

      – Что за рана? Почему не показываете?

      – Да что я вам покажу, нелюдям?! Вы же и видеть ничего не хотите, только отчёты свои строчите, а в душу человеку заглянуть – вам не положено! А рана-то – она там! – мужик отчаянно стукнул себя по груди кулаком.

      Вилиал подошёл к Фёдору, налил ему полную стопку и заставил выпить. После этого он по-дружески похлопал мужика по спине и присел на предложенный ему недавно трёхногий табурет.

      – Я вам скажу, кто я на самом деле, и чем смогу помочь. Но для этого вы должны во всех деталях рассказать мне о том случае, что произошёл с вами много лет назад, и из-за которого вы столько времени пьёте. Только не спешите, важна каждая деталь, от этого зависит ваше будущее. Говорите!

      Фёдор склонил над столом голову и, не поднимая её, начал:

      – Шёл август 41-го года, это был второй месяц войны с Германией, войны с фашистским агрессором на территории нашей страны. Немцы продвинулись далеко вглубь, практически сметая всё на своём пути… В деревнях и сёлах после встречи с оккупантами царил страх и ужас. Мирный и размеренный образ жизни одним махом сменился каким-то Армагеддоном, происходящее многие не могли осознать до конца, не верили свои глазам и ушам, и потому гибли. Колонны танков, мотоциклов и пехоты безжалостно подминали под себя родную землю и поднимали пыль просёлочных дорог, боевые самолёты разрезали голубое небо потусторонним звериным воем, грохотали взрывы и трещала смертоносная автоматная очередь. Многие мужчины не знали, куда себя деть – то ли оставаться дома и защищать свои семьи, то ли скрываться в лесах и собираться в партизанские отряды. Бросать своих близких было нестерпимо больно, но практически всех найденных мужчин фашисты тогда расстреливали на месте, и потому большинство предпочитало крепко обнять свою семью, а затем пообещать непременно вернуться и освободить их от ненавистного гнёта.

      В тот день в нашу смоленскую деревню вошёл полк гитлеровцев и расквартировался в тех домах, которые остались целы после его акции устрашения. Половина жилищ была практически  уничтожена гранатами, которые немцы кидали прямо в раскрытые окна то ли из-за страха, то ли из-за желания