Стервятники. Олег Петров

сей поры…

      Слухами Василий Иванович не брезговал. Старательское дело зная до тонкостей, отлично представлял, каких трудов стоит за сезон намыть пригоршню золотого песка, сколько сотен пудов породы перелопатить требуется ради нескольких драгоценных крупиц. Поэтому все слухи о золотишке старался через верных людей проверить, и словечком не пренебрегая.

      Вот и про тункинского мужичка справки навел. Действительно, был такой, на самом деле водились у него желтые камушки, причем не мелочь пузатая. И два сына у этого мужичка остались, точно, там, в Тунке. Пень колотят да день проводят, запиваясь по-черному. После материнской кончины гульбище у них началось, причем немало времени загуливали широко, самородками златыми швыряясь, но постепенно удаль поиссякла, видимо, запас истощился. И два эти брательника на цельное лето ушли в кряжи, шарились якобы по тункинским гольцам. А еще, дескать, имеется у братьёв отцова карта-чертеж про сокровище несметное…

      Что и говорить, у самого младшего Демина, Демидки, язык – что коровье ботало! Сколь тогда, после смерти матери, старшой не сторожился, а то и руку к младшому прикладывал, а не удержалась-таки у Демки водичка в одном месте!

      Кузнецов заслал на место своего верного управляющего. Бертеньев грамотно в Тунке себя повел. Приехал в селение без помпы, благо деревня не в одну улочку, народец неместный постоянно туда-сюда снует. Огляделся, неспешно с людом погутарил, на хлопцев со стороны посмотрел. А глядеть, собственно, и не на что было: жизнь братьёв-неудачников сузилась до размеров облупленной кружки с сивушным пойлом, которое местный кабатчик, кривой Сидор, именовал ядреным самогоном, настоянным на кедровом орехе.

      К тридцати годам Прокоп Демин представлял собой полную развалину, не лучше выглядел и двадцатисемилетний Демид. Запущенный дом, ни семей, ни баб с ребятишками, ни промысла, устойчиво дающего средства к существованию, ни царя в голове.

      Улучив момент временного протрезвления младшего Демина, Бертеньев подкатился к нему с приглашением побывать у «большого барина» в Иркутске. Согласился Демидка на одном условии: за две чарки «казенного белого вина» – водки-монопольки, недоступного для пьянчужек зелья в узкогорлых бутылках прозрачного стекла с орленого сургуча головками? Бертеньев показал Демидке такую бутылку, и они уселись в возок.

      Больше братья Демины друг друга не видели, разошлись их пути-дорожки.

      Судьба Прокопа далее сложилась незамысловато. После исчезновения младшего брата, а с ним и заветного отцовского чертежа, Прокоп уверился: Демидка не совладал со своим вечным зудом. Получалось, былой ночной ужас на тункинских гольцах пересилил.

      На это убеждение похмельного Прокопа повлияло еще и то обстоятельство, что соединились по времени два события: исчезновение Демида и уход в тайгу ватаги тункинских мужиков, средь которых два закадычных кореша Демидки значились. Вот и смекнул Прокоп: по новой понесло младшего братца на поиск батиной золотой