Когда идет снег. Бесконечный ночной кошмар. Максим Афанасьев

встанем и бегом отсюда, да?

      – Утром надо будет тщательно обыскать всё, может, что полезное осталось, а потом бегом, да.

      – А если это волк или медведь, он же сможет подняться сюда по ступеням?

      – Животные давно ушли отсюда.

      – Но человек не мог сделать такое.

      – Не мог. Ладно, надо поесть, – сказал Старик и потянулся за рюкзаком.

      Открыли банку тушенки. Запивали кипяченой дождевой водой, которая осталась после последнего ливня. Старик достал маленькую металлическую флягу, с нарисованным на этикетке огоньком, и принялся заправлять зажигалку.

      На улице наступила полная темнота.

      – Ложись спать, я пока займусь печкой, разбужу через пару часов, – сказал Старик.

      – Но ведь трупы не свежие, да?

      – Не знаю, на улице холодно, поэтому сложно определить.

      – Их же не сегодня разорвали?

      – Да не знаю я, ложись спать, и так не выспимся.

      Корней снял ботинки и лег на кровать. Костер в мусорном ведре потрескивал и играл языками пламени, озаряя бледное худое лицо парня.

      Видно же что их кусали, ну а кто еще, если не волк или медведь? Старик вечно говорит – не знаю, когда не знает, нет бы, предположить что-нибудь. Я поражаюсь его спокойствию, я и раньше замечал, что он никогда не нервничает, но быть спокойным в сегодняшней ситуации это уже странно. По-любому военным был. Ничего ведь не расскажет про себя.

      Закрывая глаза и проваливаясь в сон, Корней видел, как Старик возится возле печки.

      ***

      – Просыпайся! – тряс его за ногу Старик.

      – Что случилось?

      – Все в порядке, твоя очередь дежурить, – сказал Старик и протянул ему топор.

      – Зачем топор?

      – Если стая волков нападет, будешь оборонять меня, пока я сплю.

      – Не смешно.

      – Как начнет светать, разбуди, и огонь в печке больше не разводи, дым будет видно.

      Корней с трудом поднялся и посмотрел в окно. Темнота. Сел на деревянный пол напротив кровати и в свете маленького костерка в ведре, разглядывал тупое лезвие топора. Тело ломило от усталости, невыносимо хотелось спать.

      Еще так долго идти, может зря я его послушал, и мне нужно было остаться в своей деревне? Ведь мы как то жили, выращивали картошку, ели консервы, жили бы и дальше. На картошке протянул бы наверно. Мне же говорили, что я пожалею что ухожу. И что в итоге, идем черт знает сколько дней, я уже сбился со счету. Спим на улице, пьем дождевую воду, еды осталось… да я даже не знаю, на сколько дней ее осталось. А что я знаю про него? Да вообще ничего. Ушел, поверил, что скоро все замерзнет, поверил на слово. Хотя с другой стороны, и правда, температура же падет. Вон, на улице, уже минус наверно, а сейчас лето. Такого не было никогда после войны. Картошку выращивать в промерзшей земле что ли? А кроме картошки и есть скоро нечего стало бы. Не знаю я что делать, плыл по течению всю жизнь, и сейчас плыву. А какие варианты? Вернуться уже не получится, еды не хватит, дорогу я не найду, карта и компас только у Старика.