Бульварное чтиво. Повести и рассказы. Александр Казимиров

и до боли знакомым портретом в траурной рамке. Под ним лежали свежие цветы. Шокурову стало тоскливо, будто собрались хоронить не его, а более близкого и дорогого ему человека. Уборщица не замечала усопшего, явившегося попрощаться с коллективом, и продолжала болтать с какой-то женщиной.

      – Царствие ему небесное! – прошептала она.

      – Да уж! Заснул и не проснулся. Легкая смерть! А председатель как отреагировал? Столько денег вбухали в командировку, а он даже не отчитался.

      Уборщица оперлась на швабру, как на посох.

      – А что председатель? Уволили его давеча! Плохо справлялся с обязанностями, приписками занимался. Посадят, наверное! Вместо него другого прислали. Строгий, взгляд холодный, рыбий! – Ее невольно передернуло. – На нерусского похож.

      Шокуров перестал слушать бабий треп и поднялся по лестнице. У кабинета он причесался и с опаской толкнул дверь. Новенькая секретарша поливала цветы. Вениамин хотел обратиться к ней, но раздумал. «Будь что будет!» – он собрал силу воли в кулак и шагнул навстречу судьбе.

      В кабинете за столом председателя сидел мужчина восточного типа. Он грыз карандаш и просматривал прессу. Шокуров поднес к губам кулак и кхекнул. Мужчина оторвался от чтения, окинул вошедшего взглядом.

      У Вениамина создалось впечатление, что они уже встречались.

      – Простите, мы с вами не знакомы? – спросил он, изучая лицо нового председателя.

      – Ну что вы?! Я только заступил на должность. А вас, как я понимаю, готовят к встрече с вечностью?! – Он засмеялся.

      Вениамин протянул руку и представился:

      – Шокуров! Я определенно где-то вас встречал!

      – Ах, оставьте домыслы!

      Вместо ответа на рукопожатие мужчина позвонил в колокольчик и крикнул в пустоту:

      – Зара, сделай кофе!

      Ангелы из «Гильдии добра»

      I

      Вот уж пару недель, как, следуя настоятельному совету врача, Силантий Николаевич Коровин бросил курить и употреблять алкоголь, отчего возненавидел весь белый свет, особенно по утрам. Жизнь его, и без того не выдающаяся, совсем потеряла краски и вкус. То есть вкус-то остался, но только во рту, и какой-то затхлый, будто от просроченных, заплесневевших продуктов. Манера крутить цигарки из тонкой рисовой бумаги, набивая ее душистым табаком с перемолотыми в старинной кофемолке косточками бергамотовой груши, осталась, но ее нынешняя бесполезность еще больше раздражала Коровина, а то и вовсе ввергала в кручину и мизантропию.