Первый удар (сборник). Святослав Логинов

раз приезжали, а она им – от ворот поворот. Девка-то видная была, да и сейчас в самом цвете. А не идет замуж и все. Наотрез отказывает всем. И отец ейный понять не может – отчего так? Как-то раз выпил он, обозлился, и на нее с вожжами попер. Поучить хотел дочку. Мол, вышибу дурь из головы! Так она руку ему перехватила. И говорит – если еще раз такое случится, уйду и только ты меня и видел. Старик вожжи бросил, поругался еще для порядку, да тем и закончилось. Все ж таки любит он ее, дочка ведь.

      – Понятно, – окурок зашипел и погас в снегу. Степан захлопнул дверь. Пурга уже успела нанести снегу на порог.

      – Ладно. Утро вечера мудренее. Коля, ты постели мне где– нибудь, устал я как собака.

      Вскоре хозяин уже могуче храпел в соседней комнате. А вот Степану Нефедову, лежащему на полу под тощим одеялом, не спалось. Не от холода – протопленная печь исправно грела, да и не боялся старшина никаких морозов. Он ворочался с боку на бок и вспоминал, прогоняя от себя сон.

      Осень сорок четвертого года выдалась жаркой. Долго стояло бабье лето, и еще даже в октябре казалось, что до зимы далеко.

      Только вот лесные пожары не давали продохнуть. Горький дым стелился над проселками, забивался в дома. Горели торфяники в Прилогах, у Артузовских карьеров, под Коммунарами и Чернодольем. Грачи стояли в стороне, и гарью их не задело.

      Но потом пришла беда пострашнее.

      Один из сельчан, который забрел далеко в лес, нашел на дереве парашют. Купол висел высоко, прочно надевшись на острые, как пики, сучья старой сухой липы. Под ним болтались резаные стропы. Парашют был немецким, но вот что интересно – следов того, кто эти стропы обрезал, спрыгнул и ушел, на влажной земле не оказалось. Только еле заметный отпечаток ноги. Хватило и этого – местный лесничий, Федор Марков, мужик битый-перебитый жизнью, прошедший и суму и тюрьму, один лишь раз глянул на примятую глину и сразу помрачнел.

      – Альв, мужики, – сказал он сквозь зубы. – Черный альв, не наш.

      А когда собравшиеся стали галдеть, спрашивая, с чего он так решил, Федор зыркнул на них свирепо и снял с куста шиповника кожаный ремешок с непонятными мудреными узлами на нем. Кинул приезжему из района уполномоченному, который с досады в душу бога мать выругал своих солдат, прохлопавших такую вещь. Вязка и точно, была альвовская – такими они обозначали количество ими убитых.

      – Ты не подумай, лейтенант, что этот шнурок черный здесь просто потерял. Нарочно он оставил, чтобы презренье свое показать к нам, людям: мол, сроду не поймаете, сколько не ищите, а вот я вам дам хлебнуть… Так что помяните мое слово – крови будет много.

      Уполномоченный с командой, расквартированной в Прилогах, обрыскал все леса, да только немецкий диверсант как сквозь землю провалился. А кровь не заставила себя долго ждать.

      Ночью перед самым рассветом в Прилоги пришли гули.

      Откуда взялась эта нечисть, самая страшная, болотная – гадать не приходилось. Они шли и шли, подгоняемые неслышным черным приказом; возникали на лесной опушке, как будто вырастая из земли. Серые, сгорбленные, с бесформенными черепами,