Станция Солярис. Алексей Корепанов

спустя я, кажется, окончательно пришел в себя и поделился с Сарториусом результатами эксперимента. Мне очень не хотелось это делать – неприязнь к Сарториусу не проходила, – но молчать было бы нечестно по отношению к нему; в конце концов из нас троих только он один занимался делом, ради которого мы находились на Солярисе, и продолжал работать над выполнением программы. Снаут почти не выходил из своей кабины и, кажется, продолжал пить, а я… Я просто не знал, чем заняться, да и не хотелось мне ничем заниматься. Ответ на наш рапорт в институт еще не поступил, он и не мог прийти так быстро, и мы были предоставлены самим себе.

      Физик выслушал меня так же внимательно, как и Снаут, но, в отличие от Снаута, он во время моего рассказа не сидел на месте, а расхаживал по лаборатории, то засунув руки в карманы комбинезона, то потирая гладко выбритый костлявый подбородок и издавая какие-то невнятные звуки.

      Когда я замолчал, Сарториус резко повернулся, подошел ко мне и, глядя на меня сверху вниз сквозь льдинки контактных линз, торжественно провозгласил пронзительным голосом:

      – Доктор Кельвин! Поздравляю вас с успешно проведенным экспериментом.

      Он дал нам больше, чем десятки лет развития соляристики. Теперь мы знаем наверняка, что Контакт возможен – я не говорю уже о том, сколь радикальные изменения должна претерпеть наша парадигма в свете полученных вами данных о способности океана конструировать виртуальные миры. Вы провели великолепный эксперимент, коллега Кельвин!

      – Скорее, его провели вы, – заметил я, глядя на его высокую фигуру, возвышающуюся над моим креслом.

      Сарториус выпятил челюсть.

      – Моя заслуга только в техническом обеспечении, доктор Кельвин. Идея ваша, и мозг-перципиент тоже ваш. Перед нами открывается широчайшее поле деятельности! – он вновь начал вышагивать по залу своей походкой аиста. – Думаю, о сокращении финансирования исследований речь больше не пойдет. Более того, нам здесь будут нужны дополнительные кадры – объемы исследований должны возрасти на несколько порядков.

      Он расхаживал по лаборатории и все развивал и развивал свои наполеоновские планы, совершенно, кажется, забыв о моем присутствии.

      Дождавшись, когда он воспарит на совсем уж седьмые небеса, я поднял руку и сказал:

      – Можно мне два слова, доктор Сарториус?

      – Конечно, коллега, – оказывается, он все-таки не забыл, что я еще нахожусь здесь, в лаборатории.

      – А вот наш коллега доктор Снаут считает, что нам нужно убираться отсюда восвояси. Свернуть исследования и вычеркнуть из памяти и Солярис, и океан. И думаю, вы знаете почему, доктор Сарториус.

      Сарториус скрестил руки на груди, поднял подбородок и возмущенно фыркнул:

      – Это всего лишь мнение доктора Снаута, не более. Доктор Снаут вообще в последнее время… – Сарториус неопределенно повел рукой. – А работы здесь хватит надолго, очень надолго, и не только для нас с вами.

      Я понимал, что собираюсь сейчас сказать то, чего не следует говорить.

      Но