Ночь в июле. Михаил Гавин

обойтись без лишнего пафоса и выспренности в словах. Хотя ей простительно – она у нас самая «классная» классная!

      – Ольга Николаевна, улетное предложение! Я пойду точно! – Леха Налимов в знак согласия поднял аж обе руки.

      – Да и я не против, – Таня Хропова, соседка Лехи по парте, тоже подняла руку.

      – А меня, наверное, родители не отпустят, – Света Корпушова грустно вздохнула. – Представляете, они до сих пор считают меня маленькой. Как посидеть с маленьким братом, так взрослая, а как гулять, то только до одиннадцати.

      – А мы все пойдем и попросим их отпустить тебя под нашу ответственность, – Андрей Алотов, сидевший на первой парте с Настей Соболевой, повернулся лицом к классу. – Правда, ребята?

      Дружный одобрительный гул был явным знаком согласия.

      – Ленка, пойдем? Когда мы еще так соберемся? – я посмотрел на свою соседку.

      Лена чуть подумала и, подняв на меня свои огромные глаза, тихо сказала:

      – Да, Олежка. Я тоже хочу со всеми.

      В основном, все были только «за». Ведь мы чувствовали себя такими взрослыми: у нас выпускной!

      – Ну что, тогда все решено. Только, я думаю, многим придётся переодеться, так что всех жду в парке у памятника через час после окончания официальной части.  А сейчас идем в актовый зал, скоро там начнется торжественный «вечер».

      Ольга Николаевна поднялась из-за учительского стола и направилась к выходу. Остальные не заставили себя ждать: с гомоном повалили за ней.

      Мы чуть не опоздали. В актовом зале Марья Николаевна, директор школы, уже вышла на сцену, собираясь произносить торжественную речь. Когда мы вошли, она неодобрительно посмотрела на нас и взглядом указала на кресла. Мы как можно тише пробрались на свой ряд и устроились на мягких сидениях. Я нашел взглядом своих родителей и помахал им рукой. Мама помахала в ответ, отец сжал кулак. Мне показалось, они грустные какие-то, и очень заметно, что волнуются.

      Началась торжественная часть, довольно скучная, как и все, впрочем, мероприятия такого характера. Никогда не понимал, зачем нужно целый час слушать различные по тексту, но одинаковые по сути, напутственные речи различных больших начальников? Дать возможность показать общественности власть предержащим, что им не безразлична наша судьба? Или, может, вон тому толстому дяденьке всегда хотелось выступить на сцене, но его не пускали? Больше ничего в голову не приходило, как я ни старался.

      – Лен, посмотри, какой он «худой», – прошептал я, наклонившись к уху соседки, – наверное, день и ночь радеет за наше благо, недоедает поди.

      На сцене как раз выступал внушительных размеров мужчина, то ли кто–то из администрации, то ли директор какой-то фирмы. Он желал нам хорошего и достойного пути в большом мире. Ага, скатертью дорожка! Что-то он, вероятно, перепутал – выпуск одиннадцатых классов только через несколько дней! Все недоуменно переглядывались, кто-то улыбался.

      – Не смеши, Олег,– прыснула в кулак Ленка, – вдруг заметит, неудобно