Полцарства. Ольга Покровская

пригрел дворового кутёнка и назвал Гурзуфом, о молодости, проведённой на вольных хлебах Замоскворечья, о верной подруге, беленькой, с коричневатым хвостом, Марфуше, и о кровных врагах, но главное – о погибшем хозяине. А ведь не раз Гурзуф спасал дядю Мишу, поднимая морозной ночью лай у бесчувственного тела…

      «Эх, дядя Миша, дядя Миша! – нахмурился Лёшка, закрывая окно. – Наследники на комнату, как пить дать, уже сбежались – может, хоть похоронят как человека. Спи с миром!..»

      В настроении мутном, подпорченном вытьём Гурзуфа, за которого, согласно последней воле покойного, ему предстояло теперь отвечать, он отправился на работу и вскоре почувствовал, что день не задался. На занятиях младшей группы пацанёнку мячом засвистели в нос. И как только умудрились с цыплячьим весом разбить до крови? Пришлось вызывать маму мальчика и отправлять пострадавшего в травмпункт.

      Дальше – хуже. В школе, куда он, прослышав о вакансии физрука, помчался в перерыв между группами, ему отказали с улыбкой, как маленькому. Подавай им диплом! А ведь как было бы удобно: утром – школа, после обеда – секции. Горько сделалось Лёшке. Выходило, все спортивные достижения его детства и юности ничего не стоили. Зря терпел, ломался, выкладывался. Вдобавок он вспомнил, что мама подрабатывала в той школе, мыла окна… И скис совсем.

      Когда, кое-как отработав две оставшиеся группы, он двинулся домой, на улицы уже навалился шумный и хмурый вечер. Пройдя дворами, сырыми от ночных осадков, на Ордынке попав под душ подколёсных брызг, Лёшка вышел в толчею у метро, где и был пойман рыжей Аней-билетёршей.

      – Лёш, Гурзуфчик-то от горя взбесился! Слышал, чего творит? Напал на полицейского! – возбуждённо сообщила она и огляделась по сторонам, как если бы информация была высокосекретной. – Сам дал дёру, а Марфуша его на трёх поковыляла! Дубинкой, что ли, её огрели, я уж не знаю. Заберут их теперь! – И оправила куртку, слишком тесно сидевшую на располневшей фигуре.

      Лёшка хмуро выслушал новость и хотел уйти, но Аня, словно подосланная покойным дядей Мишей, удержала его за рукав.

      – Лёш, погоди! Ты бы взял, может, Гурзуфчика? В дяди-Мишину память. Сосед же! Да и пёс-то видный какой! Такого и выгуливать не стыдно.

      Лёшка повёл локтём, чтобы Аня отлипла. Он чувствовал, как его унижают все эти старые уличные знакомства – из-за них, может быть, и Ася относится к нему свысока. Он хотел гордо заявить: соседство с дядей Мишей не означает, что у него с ним было что-то общее! Но внезапно почувствовал смягчение сердца.

      – Не знаю. У свояченицы аллергия на шерсть, вряд ли… – сказал он и, хмурясь, прибавил: – Ладно, схожу посмотрю, как он там.

      Кляня дядю Мишу за то, что вывалился Софье под колёса, ещё и умудрившись накануне содрать с него обещание, Лёшка пошёл обследовать тайные прибежища пса. На случай, если Гурзуф найдётся, у него был план: заманить его во двор и привязать возле бойлерной, за кустами сирени. Дать воды, сосисок – пусть отдыхает от битв. А они с Асей пока подумают,