Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа. Татьяна Богатырева

сигнализация. Словно проснулась.

      А на пороге возник старый Франсуа, виновато комкая колпак и искоса глядя на отца. Тяжело вздохнул.

      – Что стоишь? Неси спирт и бинты, зови…

      Отец не договорил – Франсуа уже исчез. И крылатая тень исчезла. Все стало как обычно, только свое тело Виола по-прежнему видела сверху и со стороны.

      Но ведь она не умерла, нет? Иначе бы отец не требовал бинтов! Нет, ей слишком рано умирать, ей всего шестнадцать! Она вообще не хочет умирать!

      – Все будет хорошо, моя девочка, – шепнул отец и поцеловал ее в висок.

      А потом подошел к стене… Не к двери, а к стене, завешенной гобеленом с изображением умирающего Роланда, и шагнул в нее. В стену. Прямо в стену! И прошел, между прочим, насквозь, прямо в Виолину комнату! То есть с третьего этажа на второй, и в противоположное крыло замка!

      Как в фильме «Чародеи» – они с мамой смотрели его каждый Новый год, даже если встречали его не в Москве.

      – Мсье Жан, что случилось? – раздался взволнованный голос Рашель, домашнего доктора.

      Она уже ждала в комнате, у свежей постели, и шагнула отцу навстречу, словно это нормально – выходить из стены, а не из двери.

      И словно это нормально – ходить на хвосте. Рыбьем. И заплетать водоросли в косы.

      Виола мысленно вздохнула, смирившись с очень, очень странными видениями. Просто это бред. От удара по голове бывает. Вот и Рауль просунул в дверь мохнатую морду, прижимает уши, словно он и не волк, а обычная дворняга. И на чистом французском виновато басит: «Не уследили, виноваты, примем любое наказание, мессир».

      Кино! Вот и Франсуа в своем неизменном красном колпачке как-то подозрительно похож на домашнего эльфа Добби, так же горестно хлюпает носом, разве что головой об стенку не стучится. Только Дамблдора с совой не хватает[5].

      А потом куда-то исчезла легкость, стало темно, и голова, кажется, раскололась на много-много кусочков, и каждый кусочек болел отдельно.

      И совсем рядом кто-то звенел чем-то стеклянным и противно пахнущим. Доктор Рашель, наверное?

      – У мадемуазель шок, мессир. Сотрясение легкое, рана неглубокая, но вот психическая травма…

      – Мою дочь психическими травмами не взять. Не волнуйся, Рашель. Иди пока, успокой всех, скажи, что с девочкой все будет в порядке.

      Послышались тихие легкие шаги, потом дверь закрылась. А на кровать к Виоле сели, погладили ее по руке. Вздохнули.

      Очень хотелось сказать папе, что все уже хорошо, она жива и больше не будет связываться с маньяками и проклятыми экспонатами, но язык не слушался.

      Ну и ладно, потом можно сказать, а пока – спать. Ночью надо спать. И проснуться в своей постели, забыв страшный сон про сеньора Канову как страшный сон…

      Совсем уснуть Виоле помешал звук набираемого на мобильнике номера, а потом незнакомый женский голос из папиной трубки:

      – Мсье Жан?

      – Да, мадемуазель Феличе, это я, – тихо ответил отец.

      – Неужели вы решились пригласить меня на ваш маленький праздник? – на

5

Мсье Ученый Моль весьма расстраивался, когда мадемуазель Виола вместо древних, крайне редких и невероятно ценных с исторической точки зрения книг из замковой библиотеки читала Джоан Роулинг, а потом крала из музея старинный маршальский жезл и размахивала им перед носом мсье Ученого Моля, выкрикивая: «Авада Кедавра!» К сожалению, ему не удалось привить мадемуазель более серьезного отношения к магическим заклинаниям и артефактам. – Прим. авт.