Без ума. Проза на грани…. Тая Воробьёва

меняется быстро, слишком быстро – непрерывной цепочкой развития событий. Мы оставляем лучшее в памяти, чтобы потом изъять его из сознания по мере необходимости. Мне хотелось бы знать для чего, все происходит так, как происходит. Но в масштабе сложной Вселенной я лишь мелкая частица, которая наблюдает всё происходящее вокруг со своей собственной вышки, не позволяющей обживать другие. Я это я, но никто для истории. И в этом проблема. Слова как выпущенные стрелы достигают своей цели и наполняют мою жизнь смыслом, любимые ругательства заряжают адреналином, и в конечном счете я есть только мысль, пусть и изощренная, но всё таки мысль. Сколько таких мыслей плодится каждую секунду, но как мало в них созидательной энергии, ничтожно мало. Способность вырабатывать полезные свойства – это в своем роде искусство, именно поэтому все не могут быть уникальными. Если долго стоять в самом сердце оживленной толпы, можно наблюдать множество лиц, но только несколько из них могут обладать силой проникновения: Их четкие неразмазанные черты вырываются из толпы и наполняют нас силой, ещё до того, как мы сделаем вдох. Они проникают во всё, что видят или хотят увидеть. Они вселяют страх в сердца людей, пробуждая в них скрытые таланты; они приходят вновь и вновь, вскрывая рассветы над головами немощных предводителей, сеют семена, которым суждено взрасти на пустыре, а потом вовсе уходят, получая либо власть над умами либо ненависть их никогда не имевших.

      Я еще никогда не чувствовала себя такой немощной как сейчас. Будто находилась в конце пищевой цепочки и была лишена возможности эволюционировать – один сплошной выброс, не имеющий иного своего предназначения кроме как производить продукты распада. Я лежала совершенно голая на холодном пружинном каркасе без матраса, привязанная за обе руки и ноги какими то бельевыми веревками. Мое тело прогибалось вслед за пружинами, чуть касавшимися пола, а на голову был надет плотный целлофановый пакет, в котором была сделана небольшая дырка, через которую я могла потягивать кислород.

      Я лежала так уже пять часов и в течение всего этого времени не могла свыкнуться с несправедливостью, заставшей меня врасплох в женской уборной. Две девушки, еще недавно пожимавшие мне руку возле лестницы, на которую я тащила свой чемодан, ворвались в кабинку, когда я только собиралась справить нужду. Я провела в дороге целый день и всё это время терпела, поэтому не было ничего удивительного в том, что пока они волокли меня за руки по коридору, я оставляла за собой реку позора.

      – Да она обделалась! – взвизгнула одна из девушек, еще сильнее сжимая моё запястье.

      Я не могла ничего сказать, позвать на помощь. Во рту у меня покоились мои собственные трусы. Выплюнуть их не могла: худая длинноногая девушка с безобразным лицом обвязала их вокруг моего рта бинтом. Мысленно я готовилась к самому худшему. В голове перемешивались события последних дней, которые и привели меня в этот гостеприимный дом. Я находилась в сумасшедшем