Сеть Индры. Сеть Индры, Мистерия о Геракле, рассказы, стихи. Максим Александров

ещё были простыми нормальными подмосковными местами. Но потом, откуда ни возьмись, на них наползла Москва, позакрывала с трёх сторон горизонты многоэтажками. Нарыла каких-то канав для неведомых, но ужасно важных коммуникаций. Ещё чуть-чуть, год-полтора – и будет на месте деревушки весёленький микрорайон. Уже и замахнулась было Москва, да призадумалась, и осталась стоять с оттянутой рукой. А здесь всё так и замерло в тревожном ожидании. Жизнь не жизнь. И легла на всё печать какой-то ненастоящести. Вот вроде бы и дома, и рощи, и поля. А всё в них какое-то неправильное, как будто не должно их тут быть.

      Где-то рядом гудит автострада, а здесь по раздолбанной бетонке угрюмо ползают самосвалы и ходит по какому-то неведомому расписанию полудохлый дребезжащий автобус, и настроены какие-то гаражи и сараюги, а за рощей, самоотверженно изображающей зелёную зону, несколько домиков, уснувших среди задичавших яблонь, и так, похоже, и не понявших, что же вокруг происходит.

      Называлось всё это конечно не Гара, а как-то по-другому. Может, «совхоз имени 60-летия Леонида Ильича», или как-то там ещё, но приклеилась эта самая Гара.

      Однажды в серый и промозглый денёк из переполненного воинственными пенсионерами автобуса на остановку вывалился плотного сложения мужчина лет эдак шестидесяти. Несмотря на солидное брюшко, был он весь какой-то упругий и прыгучий, и даже прямо-таки моложавый дядечка. Он поглядел на унылое поле, на покосившуюся остановку с загадочными англицкими письменами, на гаражи и произнёс что-то вроде – «эка!». И решительно непонятно было, что он имел в виду.

      Протопав с полкилометра по грязи, держа курс на унылого вида хибару с поломанным забором и заросшим бурьяном садом, он снова произнёс «эка» и, пройдя через распахнутую калитку, постучал в окно.

      – Витёк, ээ-э Витёк! Ты, того, встречай гостей, что ли.

      Тишина. Дядечка сменил окошко и снова постучал.

      – Витёк, ты, эта, открывай.

      Дверь веранды медленно отворилась, и на пороге появился человек в тапочках. Вид его был страшен. В руке он держал топор, и на хмуром челе его читалась несокрушимая решимость пустить его в дело.

      «Эка!» – в третий раз издал дядечка загадочное восклицание.

      – Э-ээ, Витёк, аль ты топором меня решил рубить?

      – Изыди, – прорычал мужик – надо полагать, Витёк.

      – Не узнал, вижу, не узнал, – жизнерадостно заорал дядечка – а это я, Бобус. Боб Варикозный, Роберт Харитонович, а вовсе не то, что ты подумал. Ты, эта, топором не маши.

      Витёк присмирел, съёжился куда-то вглубь телогрейки.

      – Ходит, – произнёс он сипло, – ходит тут.

      – Ага, ага – весело подтвердил Боб Харитоныч, втискиваясь в дверь. Зрелище, которое предстало ему внутри, было не для слабонервных. По полу, по стенам, по потолку небольшой задрипанной комнаты ползали, кишели, шипели разнообразные гады неизвестной биологии, но на редкость препоганой наружности. Боб Харитоныч в изумлении замер на пороге и не сразу обрёл дар речи.

      – Эка, –