Искусство жизни: Жизнь как предмет эстетического отношения в русской культуре XVI–XX веков. Шамма Шахадат

подхода, принимающего во внимание различные формы реализации культурных смыслов. Наряду с литературными текстами и другими типами текстуальности, например политическими сочинениями, к ним относятся и перформативные акты, и социально-политические институты. Литературно-художественные тексты представляют собой лишь одно из медиальных средств, участвующих в символической самоорганизации и саморепрезентации культуры.

      1.1. Иван IV и опричнина

      Понятие «смеховой мир» отражает разработанное у Бахтина и Лихачева представление о мире, неофициальном и комическом, который противопоставляет себя официально признанному миру «серьезных» социальных отношений и ведет своего рода призрачное существование рядом с реальной жизнью. Как подчеркивает Бахтин, в карнавальном мире торжествует принцип свободы, но сам этот мир ограничен во времени и существует лишь до тех пор, пока не заканчивается карнавал (Бахтин, 1990)[230]. Смена и обновление, разрушение иерархического порядка, победа над страхом смерти и смертью – таковы признаки карнавального мира, описанного Бахтиным. Смех имеет своей целью возрождение жизни в ее амбивалентной целостности – таков центральный тезис Бахтина. Так же и Лихачев рассматривает смеховой мир Древней Руси как антимир, как антикультуру, знаменующую возврат к первоначальному хаосу, который не вмещается в знаковую систему культуры. Но, по мысли Лихачева, смех не только разрушает эту систему, но и несет в себе положительное конструктивное начало, из которого должен родиться новый, свободный от условностей мир. Как и Бахтин, Лихачев придает смеховому миру характер утопии (Лихачев, 1991).

      Подчеркивая положительное значение смеховой культуры как культуры народной, тот и другой исследователи создают идеализированный образ средневекового общества, в одном случае русского, в другом ренессансного. Вопреки Лихачеву и Панченко, авторам книги «Смеховой мир Древней Руси», Лотман и Успенский подвергают сомнению трактовку смехового мира как утопии, утверждая, что, в отличие от Запада, смех на Руси никогда не носил характера веселого комизма, а, напротив, был соотнесен с чем-то страшным, сатанинским (Лотман / Успенский, 1991, 187). В контексте нашего исследования важно отметить, что, по Бахтину, как и по Лихачеву, аспект власти играет роль в смеховой культуре лишь постольку, поскольку смех изгоняет страх и торжествует над смертью. У Бодлера такой смех, одерживающий победу над природой, назван comique absolu[231]. Что же касается его противоположности – комического снижения (по Яуссу – «комизм антиобразности», 1970, 107 и далее; по Бодлеру – «comique ordinaire»), которое Гоббс[232], Бергсон[233] и Фрейд[234] рассматривали в связи с темой власти над другими, то ни Бахтин, ни Лихачев не уделяют ему внимания. Между тем в случае со смеховыми сообществами именно эта вторая форма комического имеет центральное значение, ибо речь идет прежде всего об утверждении своего господства над другими

230

О концепции карнавала у Бахтина см., в частности, предисловие Ренаты Лахманн к немецкому изданию книги о Рабле (Lachmann, 1995).

231

Бодлер (1962, 254) начинает с того, что проводит различие между понятием comique, которое он связывает с принципом подражания, и понятием grotesque, связанным с принципом творчества. В первом, по Бодлеру, получает отражение власть человека над человеком, во втором – власть человека над природой. Развивая свою мысль, Бодлер вместо слова comique, а также comique significatif употребляет выражение comique ordinaire, а то, что ранее было названо им grotesque, получает имя comique absolu. Отношение между comique ordinaire и comique absolu, по Бодлеру, такое же, как между тенденциозной поэзией и чистым искусством (L’art pour l’art) – см.: Смирнов, 1997, 74.

232

В сочинении Гоббса «О природе человека» («On Human Nature», 1650) смех выступает как подтверждение превосходства над ужасами жизни. Гоббса интересует психическое состояние осмеивающего, желание смеяться (цит. по: Greiner, 1992, 98).

233

Смех как предостережение со стороны общества тому, кто является (механически) другим (Bergson, 1908, 9 и далее).

234

Смех как с наслаждением ощущаемое превосходство («Остроумие и его отношение к бессознательному»).