Великий Тёс. Олег Слободчиков

губами. Пантелей, вместо того чтобы вспылить, вздохнул и покладисто согласился:

      – Можно и здесь зимовать. До Ламы на лыжах сходим. Ржи до Рождества только хватит. – Его губы в густой бороде язвительно покривились, глаза блеснули: – Ватажной рухляди мало, чтобы у братов что-нибудь прикупить в зиму. Разве Угрюмка своих соболишек даст?

      Угрюм подскочил, будто каленый уголек прожег штаны.

      – Клейменых не дам! – вскрикнул заикаясь. – Что добыли, тем и заплатим!

      Монахи с Пантелеем тихо и добродушно рассмеялись. Михей уставился на него виноватыми глазами.

      – Вот вернется тунгус со своим «сарь-соболь», решим! – тряхнул бородой Пантелей.

      Ермоген добавил с блуждающей улыбкой на губах:

      – Не соболь это – тигр! Братские мужики называют его бабром. Побаиваются и почитают!

      Ночевали они впятером в тесном балагане. Осенняя прохлада прибила к ночи оттаявшую после снега мошку. Ночью ярко вызвездило. На рассвете монахи поднялись на молитву. Михей позевал-позевал, тоже поднялся. Раздул погасший костер, принялся готовить завтрак.

      Ближе к полудню Ермоген с Герасимом подкрепились печеной рыбой и попросили перевезти их через протоку. Вечером на устье Иркута показался Синеуль в берестянке. Он сидел на пятках и размашисто греб против течения двухлопастным веслом. Ткнувшись в песок, вытянул лодку, молча вышел на берег. При общем молчании бросил возле балагана лук и стрелы. На еду не взглянул. Упал на траву ничком и лежал, не отвечая на вопросы, до самых сумерек, пока не вернулись монахи.

      – Мойся давай! Не пущу в балаган смердящего! – передовщик толкнул его кулаком в бок. – Бесов грязью не зазывай. Без них тошно.

      Синеуль неохотно сел, взглянул на Пантелея сквозь вспухшие щелки глаз.

      – Умный бэюн! Не подпускает близко. Съел половину поросенка, доедать не вернулся.

      – Пусть живет! – чертыхнулся передовщик. – На кой он? Браты батюшкам сказали, не соболь это – бабр!

      – Не могу жить, пока не добуду! – слезливо вскрикнул Синеуль. – Соболя промышлять не смогу – этот будет перед глазами! Скажи русскую хитрость, как его поймать? – ударил кулаком в землю.

      Пантелей с пониманием огладил пушистую, промытую щелоком бороду, присел рядом с тунгусом:

      – Говоришь, на мясо не идет? Пока земля не застыла, можно сделать кружало и посадить на приманку живого поросенка.

      – Добуду живого! – уставился на него Синеуль проясняющимися глазами.

      Передовщик стал втыкать в землю прутки, объясняя, как делается ловушка. Новокрест водил носом едва ли не по его ладоням, но задавал такие вопросы, что Пантелей терпеливо начинал объяснять заново. Угрюм слушал-слушал и предложил:

      – Отпусти с ним, – кивнул на Синеуля. – я за полдня кружало срублю!

      – Видать, мне одному только и надо на Ламу! – проворчал передовщик, но согласился отпустить двоих.

      Из сырого леса, по-промышленному, избенку срубили за полторы недели. Будто в отместку за то, что никто не рвался к Байкалу, размениваясь