Случайные помехи. Владимир Михановский

сквозь смерть и увечья.

      Но ты – ты останься вовек неизменной,

      Душа моей песни,

      Душа человечья!

      И снова – прощанье.

      И снова – дороги,

      И хлещут огнем раскаленные дюзы,

      И тают на дне золотые отроги,

      Накинув на плечи туманные блузы.

      И тает сомненья инертная масса,

      И ливням космическим сердце открыто.

      Уводит ракету спиральная трасса —

      Любви и мечты голубая орбита.

      Хотя внизу, среди густой зелени, было относительно тихо, – здесь, на большой высоте, полноправно хозяйничал ветер, и кабину фуникулера, ползущую по стальному канату, сильно раскачивало. Зойка, честно говоря, немного побаивалась, хотя старалась не показать виду. Она вообще плохо переносила качку, особенно в последнее время. Крепко обхватив обеими руками никелированный поручень, она время от времени даже выглядывала в чуть приоткрытый иллюминатор, и ветер расшвыривал ее светлые кудряшки.

      Глубоко под прозрачным полом медленно проплывало ущелье, поросшее деревьями и кустарником, среди которого преобладал дикий орешник. Ближе к покатым вершинам зелень редела, постепенно сходя на нет. Верхушки гор выглядели голо и уныло. Проскакал по дикой тропке горный козел, кажущийся сверху крохотной точкой. Замер на несколько мгновений и исчез, куда-то спрятался.

      – «…Уступ за уступом, и снова уступы тяжелые. Ребристые склоны, как лезвие вечное, голые…» – негромко произнесла Зойка в пространство чьи-то запомнившиеся с детства строки, и резкий порыв ветра унес ее слова.

      Однако Сергей, видимо, расслышал их, а может, просто угадал по движению губ. Помолчав с минуту, он продолжил, наклонившись к ее уху:

      – «Здесь сам выбирай себе путь, а не прячься за спину товарища. Здесь мрамора мрачные глыбы – отнюдь не товар еще. Примерься: не чувствуешь сил – уходи своевременно».

      – «Не эти ли горы навеяли Врубелю Демона?» – закончила Зойка, теперь уже погромче, так что на нее оглянулись.

      Сергей Торопец любил стихи и знал их на память великое множество, служа для друзей чем-то вроде ходячей энциклопедии по поэтической части, как назвала его однажды Женевьева. Его страсть переняла отчасти и Зойка.

      Оба засмотрелись вниз, словно видели горы сверху впервые.

      – Не укачало? – спросил Сергей, снова наклонившись к ней.

      – Нет, – ответила Зойка, и она надолго замолчали, стоя рядом.

      Тяжелый рюкзак Сергея стоял у его ног.

      Подступала осень, и это чувствовалось в красках природы, к которым что ни день прибавлялось пестроты. Кое-где скалистые пики, торчащие из округлых склонов, цеплялись за рваные клочья тяжелых облаков, пронизываемые лучами утреннего солнца.

      – Страшно? – спросил вдруг Сергей, словно угадав ее мысли, и положил ладонь на горячую руку Зойки.

      – Ни капельки, – покачала она головой и через силу улыбнулась.

      – Неправда, по глазам вижу, – произнес Сергей. – Ты ведь дитя равнины, выросла на Волге.

      – Ну