Иван VI Антонович. Евгений Анисимов

время, когда я, входя в опочивальню, застал Ее величество вынимающей акт из-под изголовья. „Я утверждаю акт, – говорила императрица, – а вы, Остерман, объявите господам, чтоб они успокоились: прошение их исполнено“». Это произошло, согласно Краткому экстракту, «перед самою кончиною только за несколько часов, а именно 16 числа октября».[158] После этого Остерман запечатал завещание, датированное днем подачи (6 октября), и, по словам Бирона, придворная дама, подполковница А. Ф. Юшкова, близкая государыне, положила документ в шкатулку с драгоценностями императрицы.[159] Фельдмаршал Миних, которого не было в этот момент в опочивальне государыни, писал: «Предполагают, что императрица, находившаяся в большой слабости, подписала это завещание, а герцогиня Курляндская заперла его в шкаф, где хранились драгоценности. После этого Остерман приказал перенести себя в приемную императрицы, где уже собрались все вельможи, извещенные врачами о том, что императрица была при смерти». Там он и объявил о свершившемся.[160] То есть в записках Миниха вместо Юшковой появляется супруга Бирона, которая прячет завещание в шкаф (или, может быть, в шкатулку или в кабинет?). Может быть, Миних прав, и Бирон в своем рассказе об этом событии, для придания большей объективности происшедшему, «подменил» свою жену подполковницей Юшковой? Это могло отчасти отвести подозрения в подлоге. А они, эти подозрения, появились почти сразу же после кончины императрицы.

      Анна Иоанновна умерла (или, как сказано в указе нового императора Иоанна III Антоновича, Господь государыню «из временного к себе, в свое вечное блаженство, отозвал») поздно вечером 17 октября 1740 года. Бирон писал, что императрица сохранила разум и память до последней минуты, попрощалась со всеми близкими, «потом велела себя соборовать и скончалась весьма покойно». Другие источники сообщают, что Бирон стоял в ногах у ложа императрицы до самого конца. Английский посланник Финч писал на следующий день в Лондон: «Ее величество, глядя на него, сказала „Не бойсь!“ („Nie bois!“) – обычное выражение в этой стране, означающее „Нисколько не бойся!“. Это были последние слова Ее величества».[161]

      Тотчас после кончины государыни двери царской опочивальни были открыты и все могли увидеть ее тело на смертном одре. Все плакали и рыдали. Как сообщает Эрнст Миних, Бирон «громко рыдал и метался по горнице без памяти. Но спустя минут пять, собравшись с силами, приказал он внести декларацию относительно его регентства и прочитать перед всеми вслух». Генерал-прокурор Трубецкой подошел поближе к горящим на столе свечам и начал читать бумагу. Бирон, несмотря на свое горе, заметил, что принц Брауншвейгский не подошел к Трубецкому, и «спросил его неукоснительно, не желает ли и он послушать последнюю волю императрицы. Принц без возражения подчинился и подошел к Трубецкому поближе».[162] Упоминания о том, откуда извлекли завещание, у Миниха-сына нет.

      Иначе изображает все сам Бирон, хотя и из его записок

158

Дело… С. 72.

159

Записка Бирена. С. 326.

160

Миних Б. X. Очерк управления Российской империи // Перевороты и войны. М., 1997. С. 300.

161

РИО. Т. 85. С. 241 («Her Majestry looking up said to him: „Nie bois!“ – the ordinary expression of this country, and the import of is „Never fear!“ These were the last words of Her Majesty…»). Тщеславный Миних в своих мемуарах писал, что «последние произнесенные ею слова были: „Прости, фельдмаршал!“» (Миних Б. X. Очерк… С. 299). Сын его, Эрнст Миних, описывая прощание Анны Иоанновны со своими министрами, деликатно поправляет отца: «Первым узнала умирающая императрица и сказала ему: „Прощай, фельдмаршал!“, других не могла она больше различить, но спрашивала, кто они таковы, и когда они называли свои имена, сказала всем: „Прощайте!“» (Миних Э. Записки. С. 387).

162

Там же. С. 392; см. также: Неизвестный автор. Замечания на «Записки о России генерала Манштейна» // Перевороты и войны. М., 1997. С. 450.