Имперский рубеж. Андрей Ерпылев

имен, вписано не менее полумиллиона Анастасий. Это я вам говорю вполне обоснованно. Рискну ошибиться, но имя вашей возлюбленной входит в десятку наиболее распространенных на нашей одной пятой суши. Что не мешает ему, конечно, быть самым дорогим и единственным на свете для вас, Александр. Короче говоря, я требую конкретики.

      – Анастасия Александровна…

      – А еще точнее?

      – Головнина…

      – Дочка Александра Михайловича? Товарища министра путей сообщения? У вас отличный вкус, Саша. Поздравляю.

      – Вы ее знаете?

      – Кто же не слышал о Настеньке Головниной! Вы в курсе, – нагнул голову к Саше Вельяминов и заговорщически понизил голос, – что их имение, Богородское, расположено в десяти верстах отсюда? А мои родовые пенаты – в восемнадцати.

      – Не может быть! И вы с ней знакомы?

      – Ха! Да я, будучи недорослем, бывало, таскал ее за соломенные косички. За что, разумеется совершенно справедливо, неоднократно был дран ее папашей. Соответственно, за уши.

      – Я не верю…

      – Поскольку папенька ее, Александр Михайлович, – хладнокровно закончил поручик, – приходится двоюродным братом моей маменьки, Ксении Георгиевны, в девичестве Головниной. А Настя мне вследствие этого – кузиной.

      – Послушайте! – горячо воскликнул юноша, вцепляясь в рукав друга. – В таком случае вы, князь, просто обязаны устроить нам встречу! Как друга я…

      – Нет ничего проще, граф, – улыбнулся Дмитрий. – Потому что в данный момент ваша пассия стоит за вашей спиной и нервно теребит платочек, не решаясь помешать нашей беседе.

      Саша резко обернулся и увидел ее…

      – Мазурка, господа! – как будто ждал этого момента распорядитель, заставив общество прийти в движение.

      – Смелее, сударь, – подтолкнул Александра в спину поручик. – Не упустите свое счастье…

* * *

      – Вы оказались не правы, господин шляхтич, – протянул руку Чарушников. – Гоните проигранный рубль.

      – Беру свои слова обратно, – вздохнул Пршевицкий-Ганевич, роясь в кармане фрака и косясь на счастливую пару, проносившуюся в вальсе как раз мимо неразлучной четверки: корнет не отпускал от себя даму уже четвертый танец подряд. – Рубль ваш, Евгений.

      – Не грустите, Тадеуш, – хлопнул проигравшего по плечу Ремизов. – Я готов поставить империал против четвертака[5] на то, что теперь нашему Дракону уже будет не до нас, грешных…

      – Уже Дракону? – подмигнул Рейгель. – Не Держиморде? Не Дуболому? Не Церберу, наконец?

      Старший унтер-офицер лишь махнул рукой и увлек приятелей к столу…

      А на другом конце бального зала князь Вельяминов потягивал коньяк, с доброй улыбкой следя за своими «крестниками», не замечающими ничего и никого, кроме милого лица напротив.

      И никто, кроме него, не знал о неком письме, лежащем сейчас в рабочем столе.

      Начиналось письмо так:

      «Душа моя, друг Вельяминов!

      В прошлом письме проговорился ты

5

Четвертак – обиходное название монеты в 25 копеек.