Сажайте, и вырастет. Андрей Рубанов

лет сорок, а преждевременное увядание кожи лица вызвано, очевидно, сидячим образом жизни.

      На столе перед «клетчатым» незнакомцем располагался переносной компьютер, рядом – портативный принтер со вставленным уже в него листом бумаги. Меж двумя механизмами невинно покоилась тощенькая папочка-скоросшиватель, светло-серая, слегка захватанная по краям пальцами.

      Четыре жирные черные буквы на картоне образовывали короткую зловещую комбинацию:

      ДЕЛО

      Далее следовал номер из многих цифр. Я полез в карман, извлек платок и вытер обильно выступивший на лбу пот.

      – О! Привет! – дружелюбно, ровным голосом произнес преждевременно увядший, нацеливая на меня свои стекла. – Ты, я так понимаю, Андрей, да?

      Я осторожно кивнул.

      – А я – следователь Генеральной, это самое, прокуратуры. Твой.

      – Мой? – переспросил я.

      – Да, твой. Меня зовут Степан Михайлович. Фамилия – Хватов. Я буду с тобой работать.

      Хватов, с горечью сказал я себе. Отлично. Вот это да. Значит, Хватов. У тебя были свой водитель и свой массажист, а теперь есть и свой следователь. И зовут его – Хватов.

      Кого же хватал твой далекий предок, уважаемый Хватов? Не иначе таких, как я.

      – А с ним не надо работать, – как бы небрежно, но решительно высказался адвокат, ободряюще мне подмигнув. – Его нужно допросить и отпустить! Вот и все! Давайте начнем, чтобы человек не терял время! У него – бизнес! Много дел! Он и так упустил из-за вас почти полдня!

      – Не возражаю, – мгновенно ответил очкарик и сделал в мою сторону приглашающий жест. – Присаживайся…

      Он указал на табурет, мертво укрепленный возле стола, и я сел. Боком.

      Всякий банкир знает, что на допросе приходится сидеть в профиль к начальнику. Это – психологический прием. Клиента усаживают боком, ему неудобно, он вынужден двигаться, скручивать корпус, ему труднее сосредоточиться и, соответственно, обмануть следствие.

      А я – сидя в бедно обставленной, но с высоким потолком комнате, за коричневым, во многих местах поцарапанным столом, ерзая своим тощим, однако твердым задом по вделанному в пол табурету, перед следователем Генеральной прокуратуры, в кабинете для допросов Лефортовского изолятора – я задумал соврать.

      – Жарко в вашей Москве, – неожиданно пожаловался следователь. – И шумно. Очень…

      – Москва не моя, – заявил я резко. – У меня и регистрации нет…

      – А вы, – Хватов обратил стекла в сторону адвоката, – тоже не местный?

      Рыжий лоер с достоинством пожал плечами.

      – Почему же? Коренной. В третьем поколении.

      – Как же ты, это самое, живешь здесь без прописки? – удивился Клетчатый, снова переводя на меня окуляры. – У тебя что, не проверяли документы?

      – Много раз, – мирно ответил я. – Но я даю денег, и меня отпускают. Я не жадный. Всегда плачу по таксе. А москвичей, как и вы, не люблю… Откуда будете, Степан Михайлович?

      – Из Рязани.

      – Вот