Беспокойство. Аркадий и Борис Стругацкие

ка, как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и поросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.

      Леонид Андреевич сбросил шлепанцы и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в самом деле погрузил их в теплый лиловатый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло – никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.

      – Так это вы гремели сегодня у меня под окнами, – сказал Турнен.

      Леонид Андреевич скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких сандалиях.

      – Доброе утро, Тойво, – сказал он. – Да, это был я. Очень твердый камень попался. Я вас разбудил?

      Турнен придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.

      – Кошмар, – сказал он. – Как вы можете так сидеть?

      – Как?

      – Да вот так. Здесь два километра. – Турнен присел на корточки. – Даже дух захватило, – сказал он.

      Леонид Андреевич нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.

      – Не знаю, – сказал он. – Понимаете, Тойво, я человек вообще боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь… Неужели я вас разбудил? По-моему, вы уже не спали, я даже немножко надеялся, что вы выйдете…

      – А босиком почему? – спросил Турнен. – Так надо?

      – Иначе нельзя. Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. – Он снова поглядел вниз. – Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком…

      Он бросил камушек и сел по-турецки.

      – Да не шевелитесь вы, ради бога, – сказал Турнен нервно. – И лучше вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно.

      Леонид Андреевич послушно отодвинулся.

      – Ровно в семь, – сообщил он, – под утесом выступает туман. А ровно в семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно, правда?

      – Это не туман, – сказал Турнен сквозь зубы.

      – Я знаю, – сказал Леонид Андреевич. – Вы скоро уезжаете?

      – Нет, – сказал Турнен сквозь зубы. – Мы уезжаем не скоро. Мы уезжаем через два дня. Через – два – дня… – сказал он с расстановкой. – Повторить?

      – Сегодня я спросил вас в первый раз, – кротко сказал Леонид Андреевич.

      – И больше не спрашивайте, – сказал Турнен. – Хотя бы сегодня.

      – Не буду, – сказал Леонид Андреевич.

      Турнен посмотрел на него.

      – Я надеюсь, вы не обиделись?

      – Ну что вы, Тойво…

      – А вы тоже не любите охоту?

      – Терпеть я ее не могу.

      Турнен опустил глаза.

      – Что бы вы делали на моем месте? – спросил он.

      – На вашем месте? Ну что бы я делал… Ходил бы за женой по лесу и носил бы ее… этот… ружье… и разные огнеприпасы.

      – А вам не кажется, что это было бы глупо?

      – Зато спокойно. Мне нравится, когда спокойно.

      Турнен поджал губы и покачал головой.

      – Она не выносит, когда я таскаюсь следом. Она раздражается, нервничает, все время промахивается. И егеря злятся… Так что я предпочитаю оставаться. В конце концов, можно представить себе, что это даже полезно… Здоровое волнение, этакое взбадривание…

      – Действительно, – сказал Леонид Андреевич, – как это мне сразу не пришло в голову? Все эти наши страхи – просто нормальная функция застоявшегося воображения… Ведь что такое этот лес? А?

      – Да, – сказал Турнен. – Что он, собственно, такое?

      – Ну, тахорги… Ну, туман, который, правда, не туман… Смешно!

      – Какие-то там блуждающие болота, – проговорил Турнен, усмехаясь.

      – Насекомые! – сказал Леонид Андреевич и поднял палец. – Вот насекомые – это действительно неприятно.

      – Ну, разве что насекомые…

      – Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся.

      – Слушайте, Горбовский, – сказал Турнен, – почему-то, когда я разговариваю с вами, мне всегда кажется, что вы надо мною издеваетесь.

      Леонид Андреевич поднял брови.

      – Странно, – сказал он. – Честное слово, я действительно думаю, что мы с вами напрасно беспокоимся.

      Они помолчали.

      – Я беспокоюсь о своей жене, – сказал Турнен. – А вот о чем беспокоитесь вы, Горбовский?

      – Я? Кто вам сказал, что я беспокоюсь?

      – Вы все время говорите «мы с вами»…

      – А-а… Ну, это просто… Вы только не подумайте, что я тоже беспокоюсь за вашу жену. Если бы вы видели, как она на двести шагов…

      – Я видел, – сказал Турнен.

      – И я тоже видел.