Полдень, XXII век. Аркадий и Борис Стругацкие

понести. Не должны».

      – Полноват Лева, – сказал он.

      Полные плохо переносили перегрузки.

      – Похудеет, – бодро сказал Панин. – Захочет, так похудеет.

      Панин потерял шесть кило, прежде чем научился выдерживать пятикратные перегрузки, положенные по норме. Это было необыкновенно мучительно, но он очень не хотел к дистанционникам. Он хотел быть штурманом.

      В станине открылся люк, оттуда вылез инструктор в белом халате и отобрал у Нгуэна и Гургенидзе листки с записями.

      – Кондратьев и Панин готовы? – спросил он.

      – Готовы, – сказал дежурный.

      Инструктор бегло проглядел листки.

      – Так, – сказал он. – Нгуэн и Гургенидзе свободны. У вас зачет.

      – Ух здорово! – сказал Гургенидзе. Он сразу стал лучше выглядеть. – У меня, значит, тоже зачет?

      – У вас тоже, – сказал инструктор.

      Гургенидзе вдруг звучно икнул. Все опять рассмеялись, даже Панин, и Гургенидзе очень смутился. И Нгуэн Фу Дат смеялся, распуская шнуровку костюма на поясе. Видимо, он чувствовал себя прекрасно.

      Инструктор сказал:

      – Панин и Кондратьев, по кабинам.

      – Виталий Ефремович, – сказал Кондратьев.

      – Ах да… – сказал инструктор, и лицо его приняло озабоченное выражение. – Мне очень жаль, Сергей, но врач запретил вам перегрузки выше нормы. Временно.

      – Как так? – испуганно спросил Кондратьев.

      – Запретил категорически.

      – Но ведь я уже освоился с семикратными, – сказал Кондратьев.

      – Мне очень жаль, Сергей, – повторил инструктор.

      – Это какая-то ошибка, – сказал Кондратьев. – Этого не может быть.

      Инструктор пожал плечами.

      – Нельзя же так, – сказал Кондратьев с отчаянием. – Я же выйду из формы. – Он оглянулся на Панина. (Панин глядел в пол.) Кондратьев снова поглядел на инструктора. – У меня же все пропадет.

      – Это только временно, – сказал инструктор.

      – Сколько это – временно?

      – До особого распоряжения. Месяца на два, не больше. Это бывает иногда. А пока будете тренироваться на пятикратных. Потом наверстаете.

      – Да ничего, Сережа, – басом сказал Панин. – Отдохни немного от своих многократных.

      – Все же я попросил бы… – начал Кондратьев отвратительным заискивающим голосом, каким не говорил никогда в жизни.

      Инструктор нахмурился.

      – Мы теряем время, Кондратьев, – сказал он. – Ступайте в кабину.

      – Есть, – тихо сказал Сережа и полез в кабину.

      Он уселся в кресло, пристегнулся широкими ремнями и стал ждать. Перед креслом было зеркало, и Кондратьев увидел в нем свое хмурое, злое лицо. «Лучше бы уж меня вынесли, – подумал он. – Теперь мышцы размякнут, и начинай все сначала. Когда я теперь доберусь до десятикратных! Или хотя бы до восьмикратных. Все они считают меня спортсменом, – со злостью подумал он. – И врач тоже. Может быть, рассказать ему?» Он представил себе, как он рассказывает врачу,