Гибель Помпеи (сборник). Василий П. Аксенов

с интересом, Пал Петров, – сказал он вдруг дрожащим от волнения голосом.

      – Радио, что ли? – спросил я.

      – Да, радио и еще одна штука. – Руки даже у него тряслись, так он волновался.

      – Пойдем, – сказал он решительно, – покажу. Тебе первому покажу.

      Мы вышли из горницы, прошли через хлев, где стояла одинокая его скотина, старая дебелая коза, вышли во внутренний дворик, когда-то, должно быть, кишевший гусями и утками, а сейчас пустой, и остановились перед дверью сарая.

      Дикой долго возился с ключами, снимая замки. Наконец он открыл двери. За ними было темно и только слышалось какое-то слабое ритмичное щелканье. Дикой пошарил рукой, включил электричество, оно сперва ослепило меня, а потом я увидел…

      Я увидел ту хитрую машину, которую когда-то мы разломали в баньке. Конструкция была все та же в принципе, но только более сложная, более величественная. Машина была в движении, вращались колеса, большие и малые, бесшумно двигались спицы-рычаги, тихо скользили по блокам ременные передачи, и только слабо пощелкивала маленькая дощечка.

      – Помнишь? – шепотом спросил Дикой.

      – Помню, – тоже шепотом ответил я.

      Дощечка щелкала, словно отстукивая годы нашей жизни во все ее пределы, а также за пределами, вперед и назад, и неизвестно уже куда катили эти бесшумные колеса…

      Мне стало не по себе.

      – Забавная штука, – сказал я насмешливым голосом, чтобы взбодриться. – Для чего все-таки она? А, Дикой?

      Я впервые назвал его Диким.

      – Просто, Павлуша, для движения, – опять же шепотом ответил он, не отрывая взгляда от колес.

      – Когда же ты ее пустил? – опять же насмешливо спросил я.

      – Когда пустил? Давно, очень давно. Вот видишь, не останавливается.

      – Что же это: вечный двигатель, что ли?

      Он повернулся ко мне, и глаза его страшно сверкнули уже не под электричеством, а под светом ранней луны.

      – Кажись, да, – прошептал он. – Кажись, да.

      9

      В Рязани грибы с глазами,

      Их едят – они глядят.

1965 г.

      На площади и за рекой

      Всю ночь ждали, и во всем нашем ветхом деревянном доме в центре Казани, в бывшем особняке инженера-промышленника Жеребцова, во всех десяти комнатах-квартирах постоянные жильцы и эвакуированные сидели на венских стульях, на табуретах, на сундуках, тихо переговариваясь друг с другом и поглядывая на серые тарелки радиоточек, а мы, мальчишки, копошились в захламленном коридоре, играли в «махнушку», покуривали, никто нас не гнал спать.

      То ли был дождь, то ли чистая луна освещала замершие в ожидании улицы, то ли был ветер, то ли полный штиль, то ли были мы голодны, то ли сыты – все это не имело никакого значения и не замечалось в эту ночь.

      Конечно, мы знали уже несколько дней, что Берлин взят и вся Германия занята нашими и союзными войсками, но неужели именно сегодня объявят о том, что кончились эти четыре года, эти четырежды четыре года, что никто в доме, во дворе и в школе не получит больше похоронок, что всем злодействам Гитлера пришел конец.

      «Махнушка»