Гибель Помпеи (сборник). Василий П. Аксенов

Почитай два года уж как овдовел, а сынок в Донбассе мастером на шахте служит. Да ты о себе-то расскажи, Пал Петров, как ты-то? Робята есть у тебя ай времени не было завести?

      – Дочка, – сказал я. – И внуки уже есть. Мальчик и девочка.

      – А чем она, твоя дочка, занимается? Бабы в городе ныне ученые. Может, физик она у тебя ай химик?

      – Она артистка.

      – Артистка?

      – Танцорка она у меня.

      – Небось в Большом театре?

      Настала моя очередь замяться.

      – Да нет, понимаешь, Адриян, специальность у нее оригинальная. Она танцует, но только на коньках, на льду, понимаешь…

      – Фигурное катание, что ли? – спросил Дикой.

      – Ну да, – обрадовался я, – вот это самое. И дочка и зять, вместе они, парное катание… Сначала чемпионами были, а теперь в ансамбле.

      – Хорошо! – сказал Дикой. – В кино я видел. Фантазия! Ну, а ты-то сам как жизнь прожил?

      – Я? Эх, Адриян, долго рассказывать.

      – Слух у нас был, что ты в тюрьме сидел. Это небось в 37-м тебя упекли, когда партийную кадру брали?

      – Да, Адриян, в тридцать седьмом. В общем, жизнь я прожил нелегкую, но другой не хочу.

      Опять мы замолчали. Закат уже поднимался над ветлами и осокорями. Скрипели колодезные журавли. Прошли раздутые, усталые от солнца коровы.

      – Да-а, – протянул Дикой, – а мне даже в тюрьме не пришлось посидеть.

      Я даже вздрогнул, представив себя на минуту на его месте. Если бы я не ушел тогда из села с винтовкой, если бы не валялся я в сыпняке, если бы не кричал я с трибун, не ездил в «форде», не сменил бы трех жен, если бы не лупили меня следователи в НКВД, если бы не замерзал я на лесоповале, если бы все свои 64 года сидел бы я вот вечерами и созерцал движение облаков, редких прохожих, домашнего скота… Если бы жизнь моя посвящена была не великой идее, а лишь вот созерцанию. Нет уж, увольте. Конечно, каждому свое, а мне – мое, мне – моя жизнь, вся в огнях.

      – Да что мы, Пал Петров, все на воле сидим, – сказал Дикой, – зайдем в избу.

      И мы, одинаково с ним крякнув, разогнули затекшие спины.

      В избе его красный квадрат заката дрожал на грязной запущенной стене. Прямо в горнице стояла бочка, откуда Дикой зачерпнул ковшом воды. Пахло мышами, пустотой, мерзостью запустенья. Этого я и ждал.

      Лишь стол удивил меня. Он был завален какими-то брошюрами, катушками проволоки, изоляторами, инструментом, на нем стоял огромный ящик, сколоченный из тонких досок, с какими-то прорезями, глазками и со шкалой радиоприемника. Это и был радиоприемник, как я понял.

      – Кто это тебе радио смастерил? – спросил я.

      – Да я сам собрал. Я этим делом, Пал Петров, оченно увлекаюсь.

      Дикой пошарил где-то рукой, щелкнул рычажок, ящик осветился изнутри и сразу загудел.

      – Чего желаешь послухать, Москву ай Париж?

      – Что же, он и Париж берет?

      – Берет чисто, и Лондон берет, Би-би-си, а то один раз знаешь что я поймал? Страшно сказать – Гонолулу!

      – Будет тебе, Адриян.

      Он повел какой-то рычажок, и грязная, мрачная, может быть, даже страшная его изба наполнилась звуками современного