Гибель Помпеи (сборник). Василий П. Аксенов

то влево: – Ведь я же хочу все перевернуть, вот в чем дело. Все наоборот, понимаете? В том числе и женский тип – назад, бежать от всех этих эталонов. Как Антониони с Моникой Витти. Только я и этого паренька хочу перевернуть, понятно? Все перевернуть.

      – Кого же ты будешь сейчас снимать, Игорек? – спросил я.

      – Не знаю пока, но только Ира Иванова меня теперь не волнует. В этом плане.

      Он стал рассказывать, что уезжает на днях со своей группой на Южный берег Крыма и там начнет снимать что-то такое замечательное, никем еще не виданное, что-то такое… сам он еще не знает что.

      – Сними меня, Игорек, – попросил я его.

      – Ты лучше, Миша, иди ко мне администратором.

      Он засмеялся.

      – Нет, – сказал я, – об администраторе не может быть и речи, а вот ты лучше сними меня в какой-нибудь роли.

      Игорек опять засмеялся, а Яцек обиделся за меня и перешел на «вы».

      – Почему же вы не хотите снять Мишу? – сказал он. – Чем же он хуже других? Я вот, к примеру, собираюсь его ваять.

      – Ладно, – засмеялся Барков. – Сниму тебя в эпизоде. Рта не успеешь открыть, как я тебя сниму.

      – Напрасно ты так относишься к эпизодам, – упрекнул я его. – Ты бы посмотрел на Феллини. Какие у него эпизоды!

      – Сниму тебя с блеском, – сказал Игорек. – А Феллини у меня еще попляшет.

      Подошла Ирина и присела рядом со мной.

      – Фу, – сказала она, – вы бы хоть бутерброд мне сделали, Миша.

      Я быстро состряпал ей бутерброд с кетой, а сверху положил кружок парникового огурчика и зеленый листочек для красоты.

      – И воды налейте, – попросила она.

      Я налил ей боржома и положил в фужер ломтик лимона. Она с удивлением посмотрела на меня и вдруг сказала такую штуку, что я чуть не поперхнулся коньяком.

      – Как ловко вы это все делаете, Миша, – сказала она. – Вам бы мужем моим быть.

      Барков засмеялся, а мы с Яцеком так и уставились на нее.

      – Все время хожу голодная, – пожаловалась Ирина. – Мужа выгнала, со свекром поссорилась, а сама, идиотка, ничего себе сварить не умею.

      Она расплакалась.

      Барков улыбался.

      А мы с Яцеком чуть с ума не сошли.

      – Ирина, что с вами? Скажите! Не делайте нам больно.

      – Муж – тунеядец, свекор – педант, а сама я дура, одна-одинешенька, – пожаловалась она сквозь слезы. Потом встала и сказала нам с Яцеком: – Проводите меня, друзья. Миша, если можно, заверните это филе для меня в салфетку. Спасибо.

      Мы вышли втроем на улицу Горького. Моментально все пижоны положили глаз на Ирину и поплелись за нами, держась на расстоянии, словно стая трусливых волков. Знают, что с Корзинкиным шутки плохи.

      – Как странно устроена жизнь, – говорила Ирина, – человек, который красив, умен и известен, может быть одинок. – При этом один свой зоркий глаз она повернула ко мне.

      – Покажите, пожалуйста, ногу, – попросил ее Яцек, – поднимите ее чуть-чуть.

      – Оп-ля! – сказала Ирина и приподняла ногу, как цирковая лошадка.

      – Интересно, – сказал Яцек, мгновенно