Хитросплетение Спиралей. Алена Игоревна Мельникова

слишком велика, чтоб мы могли навредить ей…

      Взгляд Юкио стал сосредоточен, почти жесток. Он понял, что не сможет воззвать сознание Ямомото к человечности. Чтобы скрыть ярость он потупил взор. Юкио всегда стоял на страже справедливости. Когда к нему обращались за помощью, умоляя избавить от злодея, он применял свои чары. Если просили убрать конкурента из жажды власти или наживы, никогда не брался за такую работу, каких бы сказочных гонораров ему не предлагали. Но сейчас астролог понял, что впервые в жизни помог злодею и перешагнул грань, что была для него табу. При этой мысли его сердце горько заныло. Юкио решил не спорить с Кейтаро, однако план в его голове уже созрел…

      Тикамацу, посвященный в это таинственное предприятие целиком и полностью, впервые слышал нечто предостерегающее. Он лишь в недоумении молчал, переводя взгляд с Юкио на приемного родителя. Наконец, молодой человек нерешительно спросил:

      – Так мы летим или нет?

      Впоследствии Тикамацу очень сожалел об этом вопросе, ибо в ответ услышал оглушительный рев Ямомото, после которого старик не разговаривал с ним на протяжении целой недели.

      Даже сейчас, летя в Лондон, он не обращал на Тикамацу никакого внимания. Кейтаро оставался безучастным, и казалось, о чем-то непрестанно размышлял. Оживился старик только при заходе на посадку.

      Ямомото посмотрел в иллюминатор, Лондон был весь обложен серыми дождевыми тучами и, скорчив гримасу, недовольно пробурчал:

      – Какая мерзкая погода. Ненавижу дождь, Англию и туман…

      Это были единственные слова, произнесенные стариком за время перелета. Тикамацу, изобразив улыбку, кивнул головой в знак согласия:

      – Да…

      Самолет коснулся взлетной полосы и скоро они уже спускались по трапу к ожидавшему их лимузину.

      Глава IV

      Потягивая ароматный кофе, Нагорный еще раз просматривал документы для своих «шедевров». Из соседнего зала доносился раскатистый бас Глеба и гомон собравшихся гостей: политиков, бизнесменов, актеров и просто ценителей прекрасного с хорошим счетом в банке. Чернов лично приветствовал каждого гостя и вручал программку с выставляемыми на аукцион «бесценными творениями великих мастеров».

      Влад взглянул на часы. До начала открытия оставались считанные минуты. Он отложил документы и подошел к зеркалу. Поправляя волосы, Влад с грустью заметил, что его глаза, некогда светящиеся радостью, сейчас были абсолютно пусты и ничего не выражали. Отражение транслировало лишь холод и расчетливость профессионального дельца… «Да, теперь я такой… Жизнь накладывает свои отпечатки», – не без сожаления подумал он и, откашлявшись, словно оперный певец перед арией, собирался выйти к гостям, но его намерения были сорваны икотой:

      – Вот т-т-ак не-е-увязочка, – простонал он и стал ходить по кабинету, ожидая, что ненавистная икота вот-вот отступит, но ничего не помогало. Внезапно озарившая мысль развеселила Влада и он, представив себя икающим на распродаже, разразился громким смехом.