Казароза (сборник). Леонид Юзефович

клубе? – заинтересовался Осипов.

      – Да, будет.

      – Надо же! Как это вы ее уговорили? Перед войной она была безумно популярна, в Петербурге по ней все с ума сходили.

      – Сами-то ее слышали?

      – Было дело.

      – На какой пластинке?

      – Что значит – на какой?

      – То и значит. У нее несколько пластинок.

      – У меня только одна.

      – И что она там поет?

      Осипов задумался, затем напел две строчки:

      Быть может, родина ее на островах Таити.

      Быть может, ей всегда всего пятнадцать лет.

      – Это не она, – определил Свечников. – У Казарозы нет пластинки с такой песней.

      – Знаете все ее пластинки? – удивился Вагин.

      – Да, по каталогу магазина Гольдштейна в Питере.

      – И сколько их всего?

      – Четыре, – на пальцах показал Свечников. – Пластинки с такой песней у нее нет.

      Ее убили неделю спустя, 1 июля.

      Возраст этой женщины для Вагина остался тайной. Теперь он был старше, чем она тогда, по меньшей мере вдвое, а если считать ее вечно пятнадцатилетней таитянкой с лотосовым венком избранницы в смоляных волосах, то впятеро. Любимцы богов умирают молодыми. Вагин давно перешагнул тот возрастной порог, за которым любая презираемая смолоду банальность сбрасывает с себя ветхие лохмотья слов и предстает в сияющей наготе вечной истины.

      Глава 2

      Сестра

1

      Если бы предложили объяснить, зачем он, восьмидесятилетний старик, недавно перенесший операцию на почках, два часа простоял в очереди за билетами на Казанском вокзале, а потом сутки трясся в душном вагоне, где не открывалось ни одно окно, Свечников не смог бы этого сделать. Всего-то и было письмо от незнакомой учительницы с Урала – казенно-вежливые обороты, два-три полузнакомых имени, несколько вкрапленных в текст слов на эсперанто. От имени городских эсперантистов, которые решили обратиться к своим корням, эта Майя Антоновна просила его написать воспоминания о клубе «Эсперо».

      Из ведомственного издательства ему иногда присылали на рецензирование мемуары бывших коллег, и он, суеверно радуясь цепкости своей памяти, сочинял ядовитые рецензии с перечислением фактических ошибок, писал и статьи для ведомственного журнала, но тут с самого начала ясно было, что ничего не выйдет. Неделю Свечников уныло тыкал одним пальцем в клавиши машинки, наконец бросил этот мартышкин труд, спустил его жалкие результаты в мусоропровод и сорвался. Даже дочь не предупредил, позвонил ей на работу уже с вокзала.

      В поезде от духоты начался приступ астмы, и купировать его удалось не сразу. Спал плохо, зато на следующий день, едва сел в такси, возникло пьянящее чувство, будто не сам захотел сюда приехать, а привела судьба, которая движет им через его же собственные желания, как бывало в юности, а не вопреки им, как теперь. С Покровской свернули на Кунгурскую, и он еще издали увидел силуэт Стефановского училища.

      Вокруг выросли