Олимп. Дэн Симмонс

как Париса пустят на шашлыки.

      – Скоро, значит.

      – Не то слово. Может, уже сегодня. Больно долго пришлось бедолаге ждать своей очереди отыметь чернявую бабенку: слюни-то он пускал с тех самых пор, как Парис притащил ее крепкую задницу в город, – о, проклятый день! Так что мы тут с тобой, сестра, языками чешем, а Деифоб уж, наверное, женится или зашибает на радостях.

      И старухи продолжали, пуская слюни, пожирать хлеб с сыром.

      Менелай вскочил из-за стола как ужаленный и пошагал куда глаза глядят, яростно сжимая копье в левой руке, а правую положив на рукоять меча.

      «Деифоб? Где же этот Деифоб?»

      До войны с богами все было гораздо проще. Несемейные отпрыски Приама – кое-кому из них стукнуло больше пятидесяти – обитали вместе, в огромном царском дворце, прямо в сердце города – ахейцы давно замышляли, как только ворвутся в Трою, начать резню и грабеж именно оттуда. Увы, одна-единственная удачно сброшенная бомба в первый же день противостояния разогнала наследников и их сестер по не менее роскошным жилищам, разбросанным по разным концам великого Илиона.

      В общем, спустя целый час обманутый муж по-прежнему бродил по многолюдным улицам, когда толпа вдруг бурно возликовала, радуясь появлению Пентесилеи с ее двенадцатью воительницами.

      Боевой скакун царицы едва не сбил Атрида с ног: тот еле успел отпрянуть. Наголенник амазонки скользнул по его плащу. Гордая Пентесилея не смотрела ни вниз, ни по сторонам.

      Потрясенный красотой чужеземки Менелай чуть было не сел на мостовую, загаженную конским навозом. Зевс ее подери, что за хрупкая, изменчивая прелесть таилась под пышными, сверкающими доспехами! А эти глаза! Брат Агамемнона сроду не встречал ничего подобного: он ведь ни разу не бился ни рядом с амазонками, ни против них.

      Подобно завороженному гадателю в экстазе, он покорно и слепо заковылял вслед за процессией – обратно ко дворцу Париса. Приезжих воительниц приветствовал не кто-нибудь, а сам Деифоб. Елены при нем не оказалось. Стало быть, беззубые любительницы сыра все наплели.

      Словно последний влюбленный подпасок, Менелай очень долго не мог оторвать взгляд от заветной двери, за которой исчезла красавица; наконец он встряхнулся и вновь устремился на поиски. Солнце катилось к зениту. Времени оставалось в обрез: в полдень Агамемнон собирался начать восстание против Ахилла, к вечеру – развернуть боевые действия. Впервые за долгие годы до сына Атрея дошло, насколько велик этот город. И есть ли надежда ненароком набрести здесь на Елену, пока еще можно что-нибудь сделать? Почти никакой. При первом же боевом кличе, который донесется из аргивского стана, Скейские ворота захлопнутся, и стража на стенах будет удвоена. Менелай угодит в ловушку.

      Рассудив так, он почти бегом пустился к выходу. Сердце сжигала тройная горечь: поражения, ненависти и любви. Воин был чуть ли не счастлив из-за того, что не нашел предательницу, – и скрежетал зубами при мысли о том, что не убил ее.

      У ворот