Пушкин. Изнанка роковой интриги. Юрий Дружников

говорит Пушкину 26 июля 1828 года: «Ольге Сергеевне мое дружеское пожатие, а Родионовне мой поклон в пояс». Поклон этот Пушкин, по-видимому, не смог передать, с няней не виделся, через пять дней она умерла. Друзья Пушкина переписывались по поводу ее смерти, например Орест Сомов писал Николаю Языкову о покойной. Между тем родные Пушкина, которым она служила верой и правдой всю жизнь, были сдержаннее в выражении чувств или благодарностей своей служанке.

      Анна Керн, которая по известным причинам бывала в Михайловском в 25-м году, оставила в своих воспоминаниях о Пушкине следующую строку: «Я думаю, он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры»[59]. Керн писала это спустя более чем четверть века, и, говоря, что Пушкин никого не любил, она приравнивала свою мимолетную с ним связь к его серьезным увлечениям, включая жену. Нам же представляется, что Пушкин всех, кого любил, любил истинно.

      «Обобщенная няня»

      Один из законов идеализации, как известно, – очистка образа от мешающей информации, его обобщение, упрощение и затем романтизация. Поэтому из двух нянь была оставлена одна, а разные литературные персонажи (типичные для семьи того времени) обрели одного прототипа. «Тип собирательной моей няни», – говорит Набоков. А в другом месте: «Обобщенная няня»[60]. Всей дворни, обслуживающей молодого барина в Михайловском, было, включая «вдову Ирину Родионовну», как она значится в списках крепостных, 29 человек. И все «народное», что Пушкин вбирал в себя в ссылке (если он хоть как-то общался с простым народом), стало приписываться «собирательной» Арине Родионовне.

      В биографиях Пушкина няня затмевает собой еще одного слугу, преданного Пушкину не менее, а может, и более няни, – мужа ее дочери Никиту Козлова, который сперва был ламповщиком у отца поэта. Козлову не повезло. Первым на это обратил внимание Вересаев: «Как странно! Человек, видимо, горячо был предан Пушкину, любил его, заботился, может быть, не меньше няни Арины Родионовны, сопутствовал ему в течение всей его самостоятельной жизни, а нигде не поминается: ни в письмах Пушкина, ни в письмах его близких. Ни слова о нем – ни хорошего, ни плохого»[61]. Никита выручал Пушкина в весьма серьезных и рискованных ситуациях, он спасал его от обыска, он на руках принес раненого поэта в дом, он вместе с Александром Тургеневым опустил гроб с телом Пушкина в могилу.

      Дай, Никита, мне одеться:

      В митрополии звонят…

      Если не считать этих двух случайных строк, верный Козлов проходит в сочинениях поэта неприметным.

      Надежда Пушкина в письме к Керн сообщала: «Александр изредка пишет два-три слова своей сестре, он сейчас в Михайловском, подле своей «доброй нянюшки», как вы мило ее называете»[62]. Есть свидетельство, что он звал няню мамой, а она ему говорила: «Батюшка, ты за что меня все мамой зовешь, какая я тебе мать?»[63]. Но дело в том, что мать он звал на французский манер maman, а «мама», «мамка» или «мамушка», как он звал няню, – вполне принятое, по Далю, выражение «кормилица,

59

А.П. Керн. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., 1989, с.95.

60

V.V. Nabokov. Ibid, v.2, pp.452, 454.

61

В.В. Вересаев. Спутники Пушкина. М., 1993, т.1, с.41.

62

А.П. Керн. Ibid., с.285.

63

П. Парфенов. Рассказы о Пушкине, записанные К.А.Тимофеевым. Пушкин в восп. совр. М., 1985, т.1, с.463.