Маленький городок в Германии. Джон Ле Карре

среди немцев?

      – Ничего об этом не знаю. Хотя какое-то время он тесно общался с Гарри Прашко.

      – Прашко? Кто это?

      – Здесь есть парламентская оппозиция. Так называемые свободные демократы. Прашко – один из их наиболее колоритных представителей. Правда, в свое время он попробовал себя в разных ролях. Даже числился в «попутчиках», о чем стоит упомянуть. В досье есть пометка, что они в прошлом поддерживали дружеские отношения. Познакомились еще в период оккупации, насколько я помню. Мы ведем картотеку потенциально полезных контактов. Я как-то даже расспрашивал его о Прашко формальности ради, и он сообщил мне, что отношения между ними полностью прекратились. Это все, о чем мне известно.

      – Он когда-то был помолвлен и собирался жениться на девушке, которую звали Маргарет Эйкман. Гарри Прашко упоминался в заявлении как человек, способный дать положительную характеристику жениху. Как уважаемый член бундестага.

      – И что с того?

      – Вы даже не слышали об этой Эйкман?

      – Боюсь, ее фамилия мне ни о чем не говорит.

      – Маргарет Эйкман.

      – Да, я вас понял. Но ничего не знал ни о помолвке, ни о самой женщине.

      – А хобби? Фотография? Почтовые марки? Возможно, он был радиолюбителем?

      Тернер непрерывно что-то писал. Складывалось впечатление, что он заполняет графы какого-то бланка.

      – Он занимался музыкой. Играл на церковном органе. Еще, помнится, коллекционировал граммофонные пластинки. Здесь вам полезнее побеседовать с младшим составом. Хартинг больше мог откровенничать с ними, считая себя одним из них.

      – Вы никогда не бывали у него дома?

      – Был однажды. Ужинал там.

      – А он посещал вас?

      В ритме этого подобия допроса наступил небольшой сбой, поскольку Брэдфилд задумался.

      – Один раз.

      – Тоже ужинал?

      – Нет. Просто заглянул выпить. Он не принадлежал к числу тех, кого обычно приглашают к ужину. Извините, если невольно задел ваши чувства принадлежности к определенному общественному слою.

      – У меня таковых не имеется.

      Брэдфилда это, казалось, нисколько не удивило.

      – И все же вы навестили его, верно? То есть подали ему какую-то надежду. – Тернер поднялся и вернулся к окну, как огромный мотылек, которого так и тянет в свету. – У вас есть на него досье, не так ли? – Он заговорил чисто официальным тоном, вероятно заразившись бюрократической краткостью речи самого Брэдфилда.

      – Да, но там только расписки в получении жалованья, ежегодные отчеты о проделанной работе. И еще характеристика из армии. Написана штампованными фразами. Прочитайте, если хотите. – Тернер не отозвался, и он продолжил: – Мы не держим подробных личных дел на такого рода сотрудников. Они постоянно меняются. Хартинг стал в этом смысле исключением из правила.

      – Он прослужил здесь двадцать лет?

      – Верно. Но, как я и подчеркнул, он был исключением.

      – И не проходил проверок.

      Брэдфилд предпочел отмолчаться.

      – Двадцать лет в посольстве. По большей части непосредственно в канцелярии. И ни одной проверки. Его имя не фигурирует