Иосиф и его братья. Том 2. Томас Манн

нежности, светятся яростью. Надеюсь, что они, да и весь мой праздник, вызовут бурное одобрение у наших гостей.

      Эни, казалось, задумалась; глаза ее были опущены.

      – Намерен ли ты, – спросила она после некоторого молчания, – пригласить на свой праздник и Бекнехонса, первого пророка Амуна?

      – Несомненно и всенепременно, – ответил он. – Бекнехонса? Это само собой разумеется. Зачем ты спрашиваешь?

      – Тебе кажется, что его присутствие важно?

      – Как же не важно? Бекнехонс велик.

      – Оно важнее, чем присутствие девушек-вавилонянок?

      – Что за сравнения и что за выбор навязываешь ты мне, моя дорогая?

      – Одно исключает другое, супруг мой. Предупреждаю тебя, что тебе придется выбирать. Если вавилонские девушки будут плясать на твоем празднике перед первопророком Амуна, то чужеземная ярость их глаз может пойти вразрез с яростью его сердца, и тогда Бекнехонс встанет, позовет своих слуг и покинет твой дом.

      – Это невозможно.

      – Это очень даже вероятно, мой друг. Он не потерпит, чтобы у него на глазах оскорбляли Сокрытого.

      – Пляской танцовщиц?

      – Иноземных танцовщиц, – меж тем как Египет богат красотой и сам одаряет ею другие страны.

      – Тем скорей может он позволить себе насладиться чем-то новым и редким.

      – Строгий Бекнехонс не разделяет этого мнения. Его отвращение ко всему чужеземному не знает границ.

      – Но ты-то, я надеюсь, разделяешь это мнение.

      – Мое мнение – это мнение моего господина и друга, – сказала она, – которое, конечно, не может угрожать чести наших богов.

      – Честь богов, честь богов, – повторил он, шевеля и пожимая плечами. – Должен признаться, что моя душа, увы, омрачается из-за твоих слов, хотя это никак не может быть целью изысканной болтовни.

      – Я была бы в отчаянии, – отвечала она, – если бы это явилось следствием моей заботы именно о твоей душе. Ведь каково бы ей было, если бы Бекнехонс в гневе позвал своих слуг и покинул твой праздник, так что в обеих странах только и говорили бы об этой обиде.

      – Надеюсь, он не столь мелок, чтобы рассердиться из-за изящной забавы, и не столь смел, чтобы нанести другу фараона такую обиду.

      – Он достаточно велик, чтобы предаться великим мыслям и по мелкому поводу, и в предостережение фараону нанесет обиду сначала именно его другу, а не ему самому. Амуну ненавистны расслабляюще-разрушительный дух иноземности и пренебрежение к старинному укладу жизни, потому что они истощают страны и лишают скипетра царство. Это ненавистно Амуну, мы оба это знаем, он стремится к суровости нравов, к тому, чтобы в Кеме царили порядки седой старины, а дети Кеме замкнулись в отечественных обычаях. Но ты знаешь, так же, как я, что там, – и Мут-эм-энет указала на закат, в сторону Нила и другого его берега, где стоял дворец, – что там господствует другая, расслабленно любимая мыслителями фараона идея солнца, – идея венчающего треугольник Она, подвижная, склонная к расширению