Любви подвластно все. Джулия Энн Лонг

слова, только слова, только слова», – говорила себе Оливия. Она сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула, и ей стало немного легче.

      А хор все еще продолжал петь.

      – Так как же, миледи? – Голос мужчины прорвался в ее сознание, и Оливия поняла, что он, видимо, уже не в первый раз к ней обращался. – Миледи, всего два пенса за это замечательное сочинение.

      Оливия открыла глаза и тотчас же встретила проницательный взгляд сверкающих карих глаз. Пуговицы на камзоле мужчины едва не отрывались под мощным напором его величественного живота, а из-под касторовой шляпы выглядывали два пучка волос.

      – Два пенса?.. В самом деле?.. – пробормотала она. – Весьма впечатляющее произведение. И довольно ловко срифмовано.

      Мужчина просиял:

      – Это мое собственное сочинение! Говорят, у меня дар. В балладе раскрывается абсолютно все. То есть все то, чем, вероятно, занимался Редмонд за время своего отсутствия. – Мужчина указал на листок. – Я узнал про шейха, крокодилов и прочее на лекции его брата, мистера Майлза Редмонда, известного исследователя.

      – Какая ирония, – прошептала Оливия.

      – Редмонды – очень образованная и талантливая семья, – с гордостью добавил мужчина, словно являлся их преданным слугой, а заодно и трубадуром, воспевавшим их подвиги.

      – Да, верно, – согласилась Оливия. – Скажите, а шейхи действительно… «нежатся»? Видите ли, мне не удалось побывать на лекции мистера Майлза Редмонда.

      – Ну… я не могу утверждать это с уверенностью. Признаюсь, здесь я дал волю воображению, а слово «нежиться» – довольно музыкально. Вам так не кажется?

      – Да, оно создает определенный образ. Тем не менее… Боюсь, мне придется оспорить первую часть вашего произведения.

      Собеседник тут же ощетинился.

      – Миледи, на каком основании? Вы что, поэтесса?

      – Я Оливия Эверси.

      Мужчина замер на мгновение, после чего резко развернулся и, взглянув на хор, яростно взмахнул рукой. Певцы умолкли. Внезапно воцарившаяся тишина казалась оглушающей.

      А поэт, сорвав с головы шляпу, прижал ее к сердцу и низко поклонился Оливии.

      – Боже мой, неужели это вы?! – воскликнул он. – Очень приятно познакомиться с вами, мисс Эверси. Вы прекраснее весеннего дня.

      – У вас определенно особая склонность к преувеличениям, мистер…

      – Пиклз.

      – Мистер Пиклз, – кивнула Оливия и пристально взглянула на собеседника.

      А тот, как ни странно, густо покраснел и пробормотал:

      – Простите меня за «Иссохнет она и бесславно умрет». Ведь я писал это… не видев вас ни разу.

      – Да, несомненно.

      – И я думал, это придает пафос…

      – Да, это придает песне определенный драматизм, – согласилась Оливия.

      Она вдруг почувствовала, что руки ее были холодны как лед, а в ушах стоял какой-то странный гул. Вероятно, ей следовало присесть. Возможно, даже прилечь.

      – Да-да, драматизм, – закивал Пиклз. – Вы очень проницательная женщина, мисс Эверси, – произнес он с робкой улыбкой.

      Оливия внезапно вздрогнула – кто-то, подошедший к ней сзади, выхватил злосчастную балладу из ее обтянутых перчаткой пальцев. Она резко