Стратегия Византийской империи. Эдвард Люттвак

облачениях, посреди свечей, факелов и курящихся благовоний, прежде чем её перенесли во дворец, а не в какую-нибудь церковь, монастырь или часовню: император Константин VII Багрянородный хотел, чтобы рука святого защищала его самого.

      К тому времени, когда Константинополь пал под натиском завоевателей-«латинян» во время Четвёртого крестового похода в 1204 г., в городе было, видимо, более 3600 мощей примерно 476 различных святых[213], включая вышеупомянутую руку; хотя её больше не почитают, до сих пор её можно увидеть в венецианской серебряной оправе в музее Топкапы в нынешнем Стамбуле.

      Мощи были важнее всего, но собрания особо почитаемых икон также увеличивали религиозное притяжение Константинополя. Если не считать крайне спорного иконоборческого периода в восьмом-девятом веках, православная вера всегда отличалась крайним благоговением, с которым в ней относились к иконам – к изображениям Иисуса, Богородицы, апостолов и других святых; чаще всего иконы представляли собою расписанные дощечки, но были также переносные или настенные мозаики. В этом отношении эллинская склонность к образности явно возобладала над абстрактным еврейским монотеизмом с его строгим запретом изображать Бога, отзвуки чего ещё слышатся в творениях ранних отцов Церкви.

      Как и мощи, иконы тоже не были равноценны. Большинство из них были всего лишь живописными произведениями или мозаиками, которые можно было ценить за их декоративное или просветительское значение (мозаики в соборах городов Чефалу и Монреале и в Палатинской капелле (г. Палермо) на Сицилии, исполненные либо вдохновлённые византийцами, весьма успешно пересказывают изрядную часть Библии), – но в них самих святости нет. Зато некоторые иконы называли чудотворными, то есть видели в них эманации священного. Обладание ими приносило религиозный авторитет, как было и с мощами, и всё возраставшее количество святых икон также способствовало правдоподобности представления о Константинополе как о святом граде.

      Самой почитаемой из всех византийских икон была икона Девы Марии Богородицы (Феотокос), держащей на руках младенца Иисуса Христа и указующей на Него как на источник спасения – Одигитрия, «Путеводительница» – написанная, как полагали, св. евангелистом Лукой, учеником апостола Павла (верующие приписывают Луке две книги Нового Завета). Согласно отрывку из сочинения церковного историка шестого века Феодора Чтеца, который приводит (или, скорее, фабрикует) в своей «Церковной истории» Никифор Каллист Ксанфопул в начале четырнадцатого века, Одигитрия св. Луки была отправлена из Иерусалима Пульхерии, дочери императора Аркадия (395–408 гг.). Икона хранилась в монастыре Панагия Одигитрия («Всесвятая Путеводительница») в Константинополе, но её выносили наружу, проносили в шествиях и даже выставляли на стенах города, чтобы отразить врагов в час великой опасности; и, хотя икона пережила разграбление Константинополя «латинянами» в 1204 г., после османского завоевания 1453 г. она исчезла.

      Лука был святым, но всё же человеком;

213

Kalavrezou, p. 53, цит. из работы: О. Meinardus. A Study of the relics of the Greek Church (Изучение мощей Греческой Церкви), Oriens Christianus, 54 (1970), pp. 130–133.