Золотая чума. Алексей Баскаков

Которые покрасивше – тех начальству, остальных – работягам. Умели ребята весело жить. Уважаю. Хоть и сам по ту сторону колючки трубил десять лет. Но они себе сделали свой мир, где что хотели, то и воротили. Ну да ладно. Давай-ка по второй.

      – Геннадий Сергеевич, – осторожно начал Кот, – а все-таки что это за люди по нам лупили? Это ж прямо какой-то Дикий Запад…

      – Дикий Восток! Это повеселее будет. А что такое, если вникнуть, тот же Дикий Запад? Сильные мужики ринулись за золотом, а закон за ними не поспевал. И все отлично. Сами решали – кто прав, кто виноват. У нас здесь тоже закон не поспевает. Есть, к примеру, в Атке мент участковый. Живет по соседству. Так его трезвым видят только по большим праздникам. Павло к нему уже с бутылкой побежал. А то, не дай бог, сюда на огонек заявится. Пожировать на халяву.

      – Так тут-то золото государственное.

      – Золото, Леша, скажу тебе по секрету, бывает разное. Не только государственное. Так что нормальные мужики и тут смогут нормальную жизнь наладить. Не все ведь на государство пахать. Оно, конечно, это любит. Коммунистам страшно нравится, когда на них горбатятся. Это я хорошо знаю!

      В голосе Старкова послышалось ожесточение, глаза сверкнули.

      – Я за тобой наблюдаю, ты парень нормальный. Вот и подумай – почему ты должен работать на дядю, который сидит в большом кабинете и только и делает, что учит тебя жить? Я, если любопытно, знаешь, как сюда попал? В трюме парохода «Охотск» в тридцать четвертом. Тогда на месте Магадана стояла только база для якутов, а вокруг палатки. И не буду говорить, что безвинно меня сюда направили. Пусть так коммунисты кричат, которые друг друга стали жрать и в результате все здесь оказались. Те, кто не в могиле, конечно.

      Старков выпил и продолжал с еще большим напором:

      – А знаешь, за что я попал? Моего батьку кулаком объявили – потому что он работал, а не на печи лежал. Так он не стал ждать, пока за ним придут. Откопал обрез да с моими двумя старшими братьями да со мной в лес подался. Мне тогда шестнадцать было, в тридцатом. В конце концов попались, конечно. Я один в живых и остался. И на десять лет сюда… Вот эту трассу, по которой мы ехали, я строил. Летом – комары, зимой – метели и мороз под тридцать. А ты вкалывай. В обледеневшем бушлате. Кирками да лопатами работали. Лошадей жалели больше, чем нас. Потому что их мало было. Если возчик на сани присел – его под суд. Еще пятерку вешали – за вредительство. Так вот десятку и оттянул. А в тридцать седьмом продовольствия не подвезли. Не сосчитали, сколько зэков сюда переправили. Тогда все загибались – и мы, и чекисты. Знаешь, что такое цинга? Так вот лучше бы тебе этого и не знать никогда. Потом много начальников за это постреляли… В том числе и Берзина – того, который всю эту кашу заварил.

      – А потом?

      – А что «потом»? Стал вольняшкой. Это вроде как был рабом, стал крепостным «Дальстроя». Деньги, конечно, платили хорошие. Во время войны, когда на материке люди с голодухи пухли, тут все было – и тушенка, и водка, и сгущенка. Я много где работал. И шофером, и с геологами ходил. Всю Колыму облазил.

      Старков