Клеопатра. Георг Эберс

относилась с большим доверием, Анубиса, внушавшего ей благоговейное почтение, и остроумного Тимагена, с которым любила поспорить, но со стороны казалось, что она относится одинаково ко всем окружающим, тогда как Арсиноя забывала обо мне в присутствии Стратона и глаз не сводила с красавца Менодора, ученика отца.

      Когда прошел слух о том, что римляне собираются вернуть царя в Александрию, царица Береника явилась к нам, чтобы отвезти девочек в город. Клеопатра же попросила оставить ее у наших родителей и не прерывать ее учения, на что Береника презрительно улыбнулась и заметила, обратившись к своему мужу Архелаю: «Кажется, в самом деле ей безопаснее всего оставаться с книгами».

      В прежнее время опекун Потин позволял иногда братьям царевен навещать своих сестер. Теперь же их не отпускали из Лохиаса; да сестры и не особенно стремились их видеть. Мальчики дичились и в своих египетских платьях, с длинными прядями волос на висках по египетскому обычаю, казались им чужими.

      Когда прошел слух, что римляне выступили из Газы, обеими девочками овладело страстное возбуждение. У Арсинои оно светилось в каждом взгляде, Клеопатра умела его скрывать, но лицо ее, которое нельзя было назвать белым или румяным, как у ее сестры, а… не знаю, как сказать…

      – Я знаю, что ты хочешь сказать, – подхватила Барина. – Когда я видела ее, меня больше всего восхитил в ней матовый оттенок кожи, сквозь которую румянец пробивался, как свет сквозь эту алебастровую лампу или как краснота персика сквозь его пушок. Мне случалось иногда видеть это у выздоравливающих. Афродита дарит этот оттенок лицу и телу своих любимцев, как бог времени одевает бронзу благородной патиной. Нет ничего восхитительнее таких женщин, когда они краснеют.

      – Ты, я вижу, наблюдательна, – с улыбкой заметил Архибий. – Но когда радость или смущение бросали ее в краску, ее лицо напоминало не то что зарю, а слабый отблеск зари на западной стороне неба. Когда же ее охватывал гнев, а это случалось не раз еще до возвращения царя, она казалась безжизненной, мраморной статуей: даже губы ее белели, как у трупа.

      Отец говорил, будто и в ней сказывалась кровь Фискона[34] и других предков, не умевших обуздывать свои страсти… Но буду продолжать, а не то вестник прервет меня слишком рано.

      Итак, Габиний вернул царя в Александрию. Но во время его похода с римским войском и вспомогательным отрядом иудейского этнарха общее внимание привлекали не Габиний и не Антипатр, командовавший войском Гиркана. Только и речи было, что о начальнике всадников Антонии. Он счастливо провел войска через пустыню между Сирией и египетской Дельтой, не потеряв ни единого человека на этом опасном пути, погубившем уже немало войск у Сирбонского моря и Баратры. Не Антипатру, а ему сдался без боя Пелузиум[35]. Он победил в двух сражениях. Второе, в котором после храброго сопротивления пал супруг Береники, решило, как вам известно, участь страны.

      С тех

34

Фискон – Эвергет II (170–116 г. до н. э.)

35

Пелузиум – город в восточной части Нильской долины.