Клеопатра. Георг Эберс

он, последний отпрыск благородной македонской фамилии, мог ввести ее хозяйкой во дворец, так заботливо и успешно возведенный ему Горгием.

      Во всяком случае, если в нем чего-то недоставало, так только заботливой хозяйки.

      А согласится ли она вступить с ним в союз, не освященный браком?

      Нет!

      Он не мог сделать своей любовницей внучку Дидима, женщину, которая нравилась ему, тем более, что всегда возбуждала в нем уважение, несмотря на свободное обращение с гостями. Да он и сам не хотел этого, хотя его друзья посмеялись бы над такой щепетильностью. Могла ли святость брака иметь какое-нибудь значение в городе, где сама царица дважды вступала в связь с чужими мужьями? И у него случались кое-какие любовные интрижки, но именно поэтому было бы особенно неприятно уравнять Барину с женщинами, любовью которых он пользовался, быть может, только благодаря золоту.

      Мужества и твердости у него было довольно, но никогда еще не приходилось ему бороться с такой силой, как теперь.

      Проклятое видение! Оно всплывало перед ним снова и снова, смеялось и манило, и Дион чувствовал – наступит день, когда у него не хватит сил бороться с желанием осуществить его на деле. Если только он не расстанется с ней, то, без сомнения, наделает такого, что сам же будет раскаиваться; ему следует молить богиню красноречия ниспослать Архибию дар убеждения, когда он будет уговаривать Барину оставить Александрию.

      Трудно будет отказаться от ее общества, но все-таки лучше ей уехать. Пройдет немало времени, пока они снова увидятся, стало быть, есть надежда на победу.

      Дион просто не узнавал себя.

      Нетвердыми шагами продвигался он вперед, подавив желание зайти для разговора к Дидиму. Там он мог бы встретить Барину, а этого ему не хотелось, хотя все его существо стремилось видеть ее лицо, слышать ее голос и слова благодарности из ее милых уст. Радостное чувство сменилось в нем раздражением, как у человека, который стоит на перекрестке перед тремя дорогами, ведущими к различным целям, из которых ни одна не может вполне удовлетворить его.

      Улица, по которой он шел, протискавшись сквозь толпу, вела вдоль берега к театру Диониса. Увидев его, Дион вспомнил, что именно здесь Горгий хотел поставить статую. Он решил осмотреть место, выбранное архитектором, в надежде, что этот осмотр изменит ход его мыслей.

      Когда молодой человек подошел к театру, певец только что окончил гимн и толпа слушателей стала расходиться. Все говорили о радостной вести, переданной в пышных стихах Анаксенором, любимцем Антония, без сомнения, имевшим верные сведения. Со всех сторон раздавались крики в честь Клеопатры, новой Изиды, и Антония, нового Диониса, и вскоре старые и молодые, греки и египтяне слились в общем крике: «В Себастеум!» Так назывался дворец, напротив которого находилось помещение регента и правительства. Народ хотел услышать подтверждение радостной вести.

      Дион вообще терпеть не мог таких шумных излияний восторга, но на этот раз настолько