Дурдом. Кирилл Казанцев

сажать, – мечтательно протянул Курляндский, поглаживая кончиками пальцев программку, на которой была изображена обнаженная девица.

      Хобби прокурора отдела городской прокуратуры Курляндского – дела по порнографии. Время от времени он закрывал какой-нибудь театр, которых развелось бесчисленное множество, или отправлял за решетку особо прыткого главного редактора какой-нибудь газеты горячих эротических новостей. Обычно после этого на него обрушивался огневой шквал из всех орудий средств массовой информации. Под таким артобстрелом многие дела бесславно гибли. Курляндский уходил на полгода в тину и отлеживался, как сом за корягой, потом выплывал к свету, на поверхность и принимался за старое.

      – Давненько вас, Сидор Мстиславович, не видать было, – произнес я.

      – В отпуске за свой счет был, – сообщил прокурор. – Ездил с женой в Турцию за дубленками. Она ими в Лужниках торгует.

      – Она же у вас доктор наук, преподаватель Московского университета, – удивился я.

      – Вот и я говорю – не все ей в университетах преподавать. Кто-то в семье деньги должен зарабатывать. Хозяйство надо поднимать.

      – Молодец, – оценил инициативу своего приятеля шеф. – Хозяйственный, как кот Матроскин… Ну что, пожалуй, пора в зал.

      – Посмотрим, – улыбнулся змеино Курляндский.

      А смотреть было на что. Зрелище, именуемое постановкой «На фига козе баян», было эпатирующим! По сцене клубился дым, подсвеченный бешено мечущимися по сцене пятнами от разноцветных лучей. Весело грохотали взрывпакеты. Затем настало время огнетушителей – пена залила сцену и скудные декорации, досталось и зрителям в первых рядах. Актеры, скачущие, ползающие, катающиеся по сцене, стоящие на головах и ходящие на руках, время от времени разражались невнятными диалогами – что-то о коловращении внутренних пространств и об эротичности истории. Почти голая деваха с объемными формами, слегка прикрытыми воздушной прозрачной тканью, сидела на табуретке и время от времени шпарила на баяне «Интернационал» и «Правь, Британия, морями». В дыму копошилась еще пара обнаженных фигур, но чем они там занимались – было трудно различить.

      Так и дошло дело до антракта. И зрители, несколько пришибленные, двинули из зала.

      В буфете лилось шампанское. В туалете, наверное, курили анашу. Доносились экспресс-рецензии только что увиденному.

      – Пацаны, я тащусь. Ломовой прибабах…

      – Да не гони ты. Лажа. Я у мамы дурачок…

      – Концептуальное решение динамического ряда несколько вяловато…

      – Дайте мне стакан вина – я не выдержу!..

      К нам опять подошли шеф и прокурор. У Курляндского вид был унылый.

      – Не привлечешь их, – вздохнул он разочарованно.

      – Жалость какая, – посочувствовал я чужому горю.

      – Даже не закроешь. Черт поймет наших крючкотворов. Им все мерещится пресловутая разница между эротикой и порнографией. Мол, художественный замысел тут или нарочитое изображение порока… Тьфу. По мне так – голую бабу показал… –