Ледяной сфинкс. Жюль Верн

были приятели. Надо сказать, что Харлигерли считался кладезем отменных кулинарных рецептов, которые Эндикотт порой пытался воплотить в жизнь, хотя безразличные к еде посетители каюткомпании никогда не обращали внимания на плоды его героических усилий.

      «Халбрейн» вышла в море при самой благоприятной погоде. Было, правда, очень холодно, поскольку на сорок восьмом градусе южной широты август – это зимний месяц. Однако море оставалось спокойным, а ветерок дул как раз оттуда, откуда нужно, – с юго-востока. Если бы такая погода установилась надолго – а на это можно было надеяться, – то нам ни разу не пришлось бы ложиться на другой галс, наоборот, мы могли бы ослабить шкоты, ибо ветер сам донес бы нас до Тристан-да-Кунья.

      Жизнь на борту отличалась простотой и вполне понятной на море монотонностью, в которой было даже некоторое очарование. Ведь путешествие по морю – это отдых в движении, когда так хорошо мечтается под мягкую качку… Я и не думал жаловаться на одиночество. Разве что мое любопытство не могло уняться, ибо я не находил объяснения, почему Лен Гай вдруг передумал и перестал возражать против моего путешествия на шхуне. Спрашивать об этом лейтенанта было бы напрасной тратой времени. Вряд ли бы я смог почерпнуть что-то из его односложных ответов, даже если бы он и знал причину, на что надежд было мало: ведь она наверняка не имела отношения к его обязанностям, а ничем другим он не интересовался. За завтраком, обедом и ужином мы не обменивались и десятком слов. Однако время от времени я ощущал на себе пристальный взгляд капитана. Казалось, ему хочется выпытать у меня что-то, хотя на самом деле вопросы следовало бы задавать мне. В результате помалкивали мы оба.

      Впрочем, мне было к кому обратиться, если бы я захотел почесать язык, – к боцману. Вот кто любил поговорить! Однако отнюдь не на интересующую меня тему. Зато он никогда не забывал пожелать мне доброго утра и доброй ночи, причем даже эти пожелания выходили у него весьма многословными: он неизменно интересовался, доволен ли я жизнью на борту, устраивает ли меня кухня и не следует ли ему посоветовать чернокожему Эндикотту приготовить что-нибудь особенное.

      – Благодарю вас, Харлигерли, – ответил я ему как-то раз. – Мне достаточно самой простой пищи. Она мне вполне по вкусу, тем более что у вашего приятеля в «Зеленом баклане» меня кормили не лучше.

      – А-а, чертяка Аткинс! Славный вообще-то человек…

      – И я того же мнения.

      – А как насчет того, мистер Джорлинг, что он, американец, сбежал на Кергелен со всей своей семейкой?..

      – Что ж в этом такого?

      – Да еще обрел там счастье!

      – Это далеко не глупо, боцман!

      – Если бы Аткинс предложил мне поменяться с ним местами, то у него ничего бы не вышло – моя жизнь куда приятнее.

      – С чем вас и поздравляю, Харлигерли!

      – А известно ли вам, мистер Джорлинг, что очутиться на борту такого корабля, как «Халбрейн», – это удача, какая выпадает всего раз в жизни? Наш капитан не