Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди. Виталий Шипаков

онастырь. Три дня да три ночи, проведенные в молении пред ликами святых угодников и чтении Священного Писания, не сумели снять холодной пелены тоски с царева сердца, а причина тосковать у государя была. Все чаще подававшая о себе знать телесная немощь убедила владыку православного, что конец пути его земного близок.

      Суда людского дел своих Иван Васильевич вовсе не страшился. Делить людишек, как зверье, на две стаи – овец и волков, он еще с младенчества привык. Овец, то бишь рабов, царь просто презирал, но волков-господ еще и люто ненавидел. Дай им волю так, как встарь, растащат державу по уделам, а там глядишь, не с востока, так с запада новая орда нагрянет, и тогда конец Руси Великой, православной – более она уж не поднимется. Нет, государству лишь один правитель нужен. Ведь не волею своей, а по велению Всевышнего стал Иван царем в сей земле. С него за Русь Святую на том свете и спросится. Вот его-то – божьего суда так страшился грозный повелитель. Господь-то видит, что дела творятся на Руси неправедные, что не райскими садами, а головешками горелыми проявилось царствие Иваново.

      Покидая божий храм, царь глянул напоследок на иконы, и взгляд его остановился на Георгии Победоносце. Богомаз изрядно постарался над своим творением. Глаза Георгия светились отчаянным, почти разбойным блеском. Угодник божий будто бы хотел сказать:

      – Не боись проклятых супостатов, мы с тобой еще им всем покажем, как Русь не уважать!

      Да, в заступничестве именно этого святого так нуждался сейчас Иван Васильевич. Подойдя к святому образу, он припал губами к руке, сжимающей копье. Страх отпустил, тело снова ощутило прилив уже, казалось бы, навек покинувших его сил.

      – Но ведь я же еще жив, и все поправить можно. В поле, от сухой сор-травы огнем очищенном, лучше хлеб родится, краше цветы цветут, – с надеждою подумал Грозный и, постукивая по полу железным посохом, направился к выходу.

      Сойдя со ступеней храма, Иван Васильевич взглянул на свою свиту. Несмотря на сгорбленность и редкие седые волосы, он своим взглядом хищника-орла мог повергнуть в страх любого. Саженного роста стремянные, похожие на вставших на задние лапы матерых медведей, при появлении повелителя встрепенулись, как напуганная стайка малых птах. Не успел еще Иванов посох вонзиться в снег, а конь уже стоял пред ним, и могучий детина, распластавшись на карачках, подставил спину под государев сапог. Царь легко вскочил на вороного, без единой подпалины коня. Почуяв седока, тот взвился на дыбы, государь перехватил свой посох острием вперед и сделался на миг похожим на витязя с иконы. Однако сходство было очень мимолетным – слишком черен оказался конь, слишком сгорблен да угрюм был всадник.

      Первыми, пустив вперед собак, тронулись псари и стремянные, составив небольшой, душ в двадцать, передовой отряд. Когда они отъехали саженей на полсотни, Иван Васильевич тронул вороного и тот неспешно зашагал по их следу. Остальная дворня ехала, чуть приотстав, в полном молчании. Вид озабоченного, погруженного в думы повелителя устрашил это сборище много повидавших на своем веку удальцов. Каждый знал, что задумчивость царя может вмиг смениться вспышкой безудержного гнева и тогда…

      Пьяный дух весны да ласкающая взор зелень сосен, стражами стоявших по обеим сторонам пути, окончательно успокоили Ивана. Согретый снова пробудившейся в нем жаждой жизни, он стал выискивать причины неудач своих.

2

      Как ни прикинь, а корень бед в одном таился: не было у грозного властителя под стать ему столь же грозного войска. Поначалу, пока громил бояр да посылал на плаху родовитых князей, вполне опричников хватало, набранных из всякого отребья. Первый шаг к завоеванию чужих земель тоже без особых трудностей удался. И Казань, и Астрахань у нехристей отвоевали, грань державы до Уральских гор продвинув. Хотя, сказать по совести, походы эти от междоусобных стычек мало отличались. Кто они вообще, люди русские, Иван Васильевичу на – попеченье богом данные, как не народец древней Киевской Руси, изрядно кровью монгольской поразбавленный. Ведь даже у святого князя Дмитрия Донского, когда он на поле Куликовом орду громил, двое лучших воевод – Андрей Черкизов да Семка Мелик, татары-полукровки были.

      Основную силу русской рати, как при отце Ивана и даже его деде, составляла конница дворянская да рать в дни военные из мирных мужиков набираемая. Ну, с дворянами еще куда ни шло, хотя почти что половину их, причем особенно лихих, опричники сгубили, но с мужиками дело обстояло вовсе худо – какой в бою с холопа лапотного толк.

      Вот с такой ватагой полудикой и задумал православный государь воевать католиков поганых. Затяжною стала та война, что называется, на истощение. Поначалу шляхта сильно не усердствовала, но с избранием на польский трон Стефана-короля1 все круто изменилось. Силою ума и жаждою завоеваний новый польский король не уступал царю московскому. Однако, не в пример Иван Васильевичу, был Баторий героическим вождем. От того и угодил из захудалых князей мадьярских на польский трон. С его приходом приняла война ход более стремительный и очень опасный для Руси.

      Так что на закате царствия Иванова положение дел в его державе сделалось весьма печальным. Было за что Господу гневиться на грозного царя. Непомерной

1

Стефан Баторий – король Речи Посполитой, современник Ивана Грозного и его противник в Ливонской войне.