Каждому свое. Валентин Пикуль

сказал Моро. – Я опытный солдат и знаю: с такими ранами в голову не выжить.

      – Но я уже смирился с этой дурной мыслью.

      – В наше время дурные мысли недорого и стоят…

      Моро предложил подняться к себе. Из походного кофра достал свежую рубашку. Несмотря на ужасные ранения, Толбухин ел и выпивал охотно. Охотно и рассказывал:

      – Проклятые цесарцы! Они бросили наш корпус и удрали, тогда-то Массена и навалился на нас, словно дикий кабан на пойнтера. Теперь Суворов оставил Италию, и не знаю, как он перетащит артиллерию через Швейцарские Альпы?

      – В горной войне пушки погребаются в могилах ущелий. По себе это знаю. А много ли вас, русских, во Франции?

      – Тысяч пять-шесть… Пленные англичане и австрийцы имеют в Париже своих комиссаров, озабоченных их нуждами, их лечением. А мы разбрелись кто куда. Я бежал из Нанси… пешком, пешком, как дергач! Император Павел объявил всех пленных изменниками. Возвращаться в Россию права не имеем. А потому, сударь, я мало озабочен дыркою в голове…

      Все-таки пришлось потревожить Рапателя:

      – Доминик, сейчас ты отвезешь русского полковника в военный госпиталь. Если там осмелятся не принять его, ты скажи – приказ дивизионного генерала Моро…

      Сейчас он никого не хотел видеть. Однако пронырливый Сийес обнаружил его пребывание в отеле Шайо, встреча с директором состоялась. Высокомерный интриган, Сийес втайне жаждал личной власти над Францией и уже брал уроки верховой езды, дабы Париж видел его галопирующим перед войсками… Подбородок Сийеса утопал в кружевах пышного жабо.

      – Я молчу о кампании, вами проигранной, но… Где же деньги? Неужели не смогли выжать из итальянцев больше одного миллиона? Что это за война, если она не приносит доходов? Бонапарт на вашем месте засыпал бы Директорию золотом. Ладно, прощаем… Отчего вы сами не явились ко мне?

      Рушились режимы, искажались программы клубов, гильотины стучали, как станки на фабриках, поставляя продукцию для кладбищ, а Сийес снова и снова оказывался на верху власти, живой и невредимый, богатеющий дальше. Для Моро это оставалось загадкой… Он думал: «Что отвечать этому аббату?»

      – Но я же не явился и к Баррасу, – сказал он.

      – Баррасу плевать на вас и на ваши дела, – грубо ответил Сийес. – Этот плут помышляет только о том, как бы развязаться с одной шлюхой, чтобы срочно завести другую… Директория, Моро, потеряла в народе последние остатки доверия.

      – Так кому же теперь я нужен? Одному вам?

      – И… Франции! – ловко подметил Сийес. Вдруг он начал жалеть Жубера: – Такой молодой, красивый, талантливый… и пуля в сердце! Скажите, Моро: успел ли Жубер перед гибелью одарить вас дружеской искренностью?

      Моро отлично распознал подоплеку ухищрений Сийеса, искавшего замену убитому Жуберу, и решил про себя, что Сийес вряд ли заслуживает точной исторической правды.

      – В канун роковой битвы при Нови, – сказал он, – мы с Жубером так запьянствовали, что я ничего не помню.

      Кажется, и такой ответ устраивал Сийеса.

      – Значит, вы не слышали от Жубера, что Франция нуждается