Маникюр для покойника. Дарья Донцова

вынесет окорочково-майонезную бомбежку. И потом, какая странная семейка. Старшему сыну подкатывает к тридцати, младшему по виду не больше одиннадцати, а возраст самой хозяйки определить невозможно…

      – Как тебя зовут? – прервала мое глубокомысленное размышление Катя.

      Я невольно вздрогнула. Мой папа был большой оригинал, и, когда я появилась на свет, недолго думая нарек дочь именем своей покойной матери. Все бы ничего, носи бабушка простое имя, типа Мария, Татьяна, Елена… Так нет, крестили… Ефросиньей. Естественно, в школе и консерватории меня всегда звали Фрося, и никак иначе. Самый тяжелый момент наступает, когда следует представиться незнакомым людям.

      – Ефросинья, – бормочу я.

      – Ну да, – следует ответ, – отличное, редкое имя. Фрося, значит. Фамилия случайно не Бурлакова?

      Просто плакать хочется, до чего одинаково все реагируют. Кстати, фамилия у меня чисто царская – Романова.

      Сережа, Юля, Катя и Кирилл выжидающе примолкли. Даже собаки разинули пасти. Еще раз подивившись уродливости мопсов, я открыла было рот… Ну нет, ни за что не скажу настоящее имечко. Ефросинью я ненавижу так же, как мужа и арфу, лучше сообщу первое, что придет в голову. Язык моментально ляпнул:

      – Евлампия.

      – Ну надо же, – восхитился Сережа, – какое редкое имя! А как сокращенно?

      – Лампа, наверное, – хихикнул Кирюшка, за что моментально огреб от матери подзатыльник.

      Я безнадежно запихнула в рот ложку отвратительного салата из крабовых палочек. Господи, ну почему мне так не везет?

      На ночь меня положили в гостиной на диване. Ложе оказалось страшно неудобным, узким и жестким, подушка комковатой, а одеяло «кусалось», просовывая сквозь слишком тонкий пододеяльник жесткие ворсинки. Провертевшись с боку на бок, я наконец задремала, но не тут-то было.

      Дверь комнаты, протяжно заскрипев, приоткрылась. Я посмотрела в ту сторону. Никого, наверное, сквозняк. Сон начал медленно заползать под веки, и вдруг что-то тяжелое, горячее, с угрожающим звуком плюхнулось прямо на грудь.

      – А-а-а! – заорала я.

      Послышался топот босых ног, потом вспыхнул свет.

      – Ну? – спросил Сережа, щурясь. – Ты всегда орешь во сне или только в гостях?

      – Кто-то напал на меня, – пролепетала я, пытаясь сесть.

      – Боже, – вздохнул парень, – в нашем доме невозможно отдохнуть! Это всего лишь Муля. Ты лежишь в гостиной, а она привыкла тут ночевать, на диване, вот и пришла на свое место, подумаешь, ерунда какая, подвинься чуток.

      – Кто такая Муля?

      – Английский мопс, – напомнил парень. – Есть еще Ада, но та с хомяками дрыхнет. Да не бойся, Мулька не кусается, храпит только немножко, спокойной ночи.

      Свет погас, я осталась в гостиной. Мопс, абсолютно не стесняясь, развалился на мне. Маленькая с виду собачка оказалась на редкость тяжелой и горячей. Я попробовала спихнуть ее вбок, но Муля даже не вздрогнула, лежала камнем, вытянув лапы. Я брезгливо оглядела животное. Спать в одной кровати с грязной собакой! Хотя на первый взгляд Муля выглядела довольно