Белый дом. Президенту Трампу лично в руки. Как строитель строителю. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Игорь Угляр

и написал. Дело было, напоминаю, в Турке. На все сто соответствующей названию своему. Я еще дивился, помню. Как там люди живут? Чем? В Турке той богом забытой?

      После эскапад таких злокозненных мне год подъемные не выплачивали. С мотивировочкой иезуитской: «… такой – то и такой – то имярек в должности находился временно». В течении года, и всё временно, когда по закону после трех дней уже постоянно – это счастье просто историческое, что этим дуболомам не дали захапать бомбу атомную, они б ее живо торганули, словно тушенку, или как белье исподнее… вон, аккумуляторы дохлые на боевых машинах, а всё хер по деревне, ну что за народ такой, уму непостижимо… И пришлось, уже после увольнения, по примеру казаков запорожских, шкрябать челобитные грамотеям в бараньих папахах с целыми экскурсами посвященными науке летоисчислению с подробным объяснением да описанием разницы между тремя днями и годом целым. Пока не написал министру лично, тогдашнему генералу авиационному Морозову, как впоследствии оказалось, чуть ли не единственно порядочному среди череды его сменщиков, никто так и не почесался. Затем командир лично привез конверт за 200 км. Мы еще в кабаке бухнули по старинке. Спасибо Василий, ты всегда был настоящим командиром и товарищем.

      «Мы помним болото перед деревней Гайтолово, забитое мертвыми телами. По ним, как по гати, бежали атакующие… Каждое утро солдати шли на штурм позиций немцев вдоль железнодорожной линии и падали, сраженые пулеметными очередями. Вечером подходило пополнене. Так продолжалось день за днем. Сильные снегопады завалили поля сражения. Когда весною снег стаял, обнажились штабеля убитых. У самой земли лежали солдаты в летнем обмундировании, в гимнастерках, ботинках и брюках – жертвы боев 1941 – го года. На них громоздились морские пехотинцы в бушлатах и широких брюках клеш. Выше – сибиряки в полушубках и валенках, ходивших в атаку в январе – феврале 1942 – го. Ещё выше – бойцы в ватниках и тряпичных шапках ( их выдавали в блокадном Ленинграде ). На них – тела в маскхалатах с касками на голове и без них». Николай Никулин, научный сотрудник Эрмитажа, профессор, один из чудом уцелевших.

      «Приходило пополнение. Молодые такие, красивые ребята. И через день – другой гибнут все, никого нет. Я уже начала дичиться новых людей. Боялась запомнить их, их лица, разговоры. Потому вот как они только приехали, и вот их уже нет. Два – три дня… был случай, когда из трехсот человек нас осталось к концу дня десять. И когда нас столько осталось, мы стали целоваться, плакать, что мы случайно живы. Родные все друг другу. Породнились». Тамара Степановна Умсягина, гвардии младший сержант, санинструктор.

      «Эмис христианос, филос…». Мы сидим на увитой плющом веранде, на песке подле виноградной лозы, под тенью дерева оливкового, на берегу моря и высоко в горах, в клубе шахматном или скажем в участке полицейском, таверне, где еще… Что я грекам? Кто я им? А за без малого, почитай, два года, ни одного слова дурного. «Мы же христиане, дружище…». Христиане… Бля..! Несется