Жизнь на грешной земле (сборник). Анатолий Степанович Иванов

им, значит, было виднее.

      Однажды Павел застал на берегу Енисея Марию и Дениса. Денис что-то рассказывал, картинно красовался, поставив одну ногу, обтянутую плотно синей штаниной, на крупный камень. Мария заливалась смехом, сидя на носу лодки.

      – Занятный он, – сказала она, когда Павел увел ее с берега.

      Это было где-то в мае тридцать восьмого. По осени Демидов намеревался сыграть свадьбу, мать тихонько собирала к этому дню все необходимое.

      Хороша бабенка, да не планида ей горизонт увидать, – сказал как-то Денис Павлу, встретив его среди деревни.

      – Как понять? – насторожился Павел.

      – Ей муж-то надобен с кругозором. А в тебе какой интеллигент? Ты ведь, дядя, цветок нюхаешь, а запаху не чуешь.

      Демидов высоко себя не ставил, но и низко не опускал. И потом, он был не какой-то робкий недоносок – и тут же схватил Макшеева за отвороты френча:

      – Ты! Приподниму и опущу об землю. Только шмякнешь!

      – Убери крючки, ну! – побагровел Денис, схватил Павловы руки за запястья, оторвал от френча. Он, Денис, тоже силенку имел. – Обломлю – и в Енисей кину. Я, дядя, решительный. В кавалерии служил и лозу лихо рубил.

      Они разошлись, красные, взъерошенные, оба чувствуя, что еще сойдутся.

      – Зачем ты ему о свадьбе сказала? – спросил в тот же вечер Павел у Марии.

      – А занятный он, – ответила она, как и в первый раз. – Да что он нам, ты не думай…

      Но Демидов думал, потому что нет-нет да и заставал где-нибудь Марию в компании Макшеева. Она с хохотками уверяла, будто встретилась с ним случайно и только что.

      А однажды произнесла с обидой за Макшеева:

      – Ты его не любишь, я вижу. А в нем интеллигенту-то побольше, чем во всех деревенских парнях.

      – Во-он как! Так ты что ж, за него и выходи.

      И тут Мария зарыдала, прижалась к нему:

      – Пашенька! Я тебя, тебя люблю… А когда с ним – вроде бы не тебя, а его… Убереги меня от него! Я не знаю как – только убереги. Иначе – быть греху…

      – Ладно, – угрожающе произнес Демидов и пошагал в сельсовет.

      В сельсовете они поговорили с Макшеевым тихо и мирно, как добрые товарищи. Из сельсовета вышли и пошагали рядом, плечо в плечо, по улице, за деревню. Макшеев шел, грыз семечки и равнодушно плевался шелухой.

      За Колмогоровой сразу начиналась тайга, они отыскали глухую поляну, Макшеев снял френч, а Демидов – пиджак и верхнюю рубаху. Каждый аккуратно свернул свою одежду и положил на траву.

      Дрались они долго, молчаливо, в кровь, все больше наливаясь свирепой угрюмостью, изорвав друг на друге нательные рубахи. Договорились – пока один из них не упадет без сознания. Лежачего, как известно, не добивают, но зато уж устоявшему на ногах достается Мария.

      Устояли оба, только до дна выдохлись. У Демидова текла кровь даже из ушей, Макшеев выплюнул два передних зуба.

      – Будет, – прохрипел Денис, обтирая клочьями рубахи кровь с лица.

      – Признаешь, что слабожильнее? – тоже с хрипом спросил Павел.

      – Ни