Иди сюда, парень! (сборник). Тамерлан Тадтаев

запахло жареным. А мы теперь расхлебывай кашу. «Наша сила в нашей правде!!!» Да я вот этой своей замерзшей задницей чувствовал, что правда, которая, как известно, даже в воде не тонет, без оружия бессильна. Жаль недальновидных политиков-пингвинов. Дальше своего клюва ничего не видят. Не толкают больше пламенных речей с балкона театра перед толпой правдоискателей на площади. Площадь захватили грузинские милиционеры. Как и весь город. Слава богу, половину Цхинвала мы уже отбили. С оружием в руках, между прочим. А сунься к какому вооруженному грузину со своей никому не нужной правдой – ей-ей, даже останков твоих не нашли бы. Хоронить было бы нечего во дворе пятой школы. А на кладбище и не мечтай попасть. Там грузины хоронятся, поджидают. Последних твоих родственников убьют, что за гробом пойдут, не поморщатся. И не пробуй даже. Проверено…

      Ах, как хорошо на солнышке! Так бы и остался сидеть до скончания века, греясь в его ласковых лучах. На снег даже смотреть не хочется. Противно. Он стал черным от ночных костров. Угли все еще дымятся и тлеют в память о ночном морозе.

      Пацаны уже катят по улице покрышки, громко переговариваются, смеются. Для них война пока игра, в которую они играют без устали. Только грузином никто не хочет быть. Лучше быть фашистом. Это как-то привычней. Они уже верят, что отцы тех грузин, с которыми они сидели за одной партой в школе, хотят убить их отцов и старших братьев. Смерть уже постучалась в двери домов многих из этих ребят. Некоторые своих старших братьев видят теперь только на могильных плитах во дворе школы. Никак не поверят, что их больше нет. Плачут и просят вернуться домой. Стерпят от них любые подзатыльники, без всяких оговорок сбегают в магазин за сигаретами и не расскажут об этом родителям. Мальчишки повзрослее хотят отомстить. Они считают себя способными сражаться. Так и рыщут глазами в поисках ружья, хозяин которого заснул после ночного бдения. Живо умыкнут, попадись им такой вояка.

      Вся баррикада ожила. Зашевелились цхинвальцы на перекрестке улиц Исаака и Сталина, заулыбались. А ведь враги недалеко: выше от нас, на следующем перекрестке – заслонились от пуль красным «Икарусом», выгнав его на проезжую часть улицы Сталина. Нас разделяет всего триста шагов этой улицы, будь она проклята. Серошинельные, наверно, тоже рады солнцу. Как-никак люди, хоть и оккупанты.

      Наши разговорились.

      – Одолжи, брат, патроны, – просит один.

      – Да нет у меня патронов! – с отчаянием в голосе отвечает другой. – Один всего остался после ночного боя. Себе приберег, чтобы в плен не даться.

      Третий, слушая разговор, презрительно смеется:

      – Напоследок надо гранату оставлять, деревня. И сколько их учить уму-разуму? – обращается он к четвертому. Четвертый – плотного сложения, в телогрейке, с обросшей мордой – что-то мычит в ответ, копаясь в своей старой берданке.

      – Ты ствол-то убери! – кричит на здоровяка щупленький паренек в синих спортивках. – Прямо на меня дуло направил, как будто мало было случаев, урод!

      Здоровяк,