Дорога на Царьград. Ненад Илич

плохой человек.

      Спит она или притворяется спящей, – но я не уверен, что разумно ее будить. Едва ли сегодня вечером будет что-то шуршать на тюфяке. Завтра я скажу ей, что сделал, а там – помоги, Господь!

      Я исходил весь пригород вдоль и поперек, шаг за шагом, ожидая, что случится какое-то чудо и проблема с золотым разрешится сама собой. И она разрешилась, только как!

      Не зная, что делать, я приценивался к каждому товару, который только видел. Даже начал расспрашивать кузнеца, какой уголь он использует, и разузнал у красильщика, из чего делается такой красный краситель. Оказалось – из определенного вида червей-паразитов, живущих на травах. Их собирают, потом сушат и измельчают в прах. Краситель потому и называется «црвац» – от слова «црв» – «червь», а может, и красный цвет получил свое название по тем червям. Цвет страсти, войны, пламени, тайного знания – этот цвет происходит от незамысловатых растительных червей. Поразительно. Занятие цветами всегда было для меня сродни алхимии. Когда же я еще узнал, что дубровчане дают по два перпера за литр этого красителя, я на полном серьезе задумался – а не заняться ли мне этим промыслом?

      На это только я, пожалуй, и способен – пойти на луг и собирать червей. Так оно честнее будет. Золотой уже не мой – промелькнуло у меня в голове.

      То ли я в раздумьях о своем трудовом будущем бессознательно устремил шаги к лугам, лежавшим за Смедерево, или то был перст Божий – но я вдруг оказался перед церковью.

      Первое, что мне подумалось – эту церковь строил тот же мастер, что соорудил и округлую башню на крепости. Фасад расцвечен рядами кирпича и камня. Возводил его тот, кто любит свою работу.

      Черный зев на фасаде смотрел на меня сквозь деревья с немым призывом. Недолго раздумывая, я двинулся вперед, чтобы войти внутрь. Терять мне нечего – я и так не ведаю, что творю.

      Человек не обязательно должен быть верующим, чтобы перед входом в церковь ощутить внутренний трепет. Стоило мне опустить голову, чтобы поискать следы всех тех, кто входил сюда до меня, и немного осмелеть, как, к моему вящему ужасу, церковь ко мне обратилась сама:

      – Добро пожаловать, хороший мой!

      На пороге стоял человек в сутане. С непокрытой головой и лысеющий, с редкими пучками волос.

      – Ты не местный?.. Но ты – серб?

      «Скорее всего, да», – подумал я и кивнул.

      Внезапно я сильно погрустнел. Согнул округлую голову.

      – Видишь, что здесь происходит? Кара. Божья кара. Мы все ее заслужили… Всех нас турки погонят в рабство. Никого здесь не останется. «Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его!»

      Мне казалось, что человек в рясе готов расплакаться. Но вместо этого он рассмеялся и протянул мне руку.

      – Грешный дьякон Дабижив (Был-бы-жив)!

      Он не стал ждать, пока я, запинаясь, назову ему свое имя, которое и для него, и для меня значило гораздо меньше, чем значило для него его имя. А приобнял меня и повлек к порте.

      – Присядем у меня. А то стоим, как во́роны.

      Мы