Черная книга русалки. Екатерина Лесина

и накатили бы по маленькой, и обсудили бы случившееся, и, может статься, посмеялись бы.

      – И что за люди? Я ж как лучше хотел...

      С озера ощутимо тянуло сыростью, по-над водой подымалась белая дымка, которая постепенно густела, скатывалась в пуховые клубы, растекалась по берегу, заливая окрестности молочной мглой. Жутью повеяло и холодом.

      Гришка, в очередной раз приложившись к бутылке, кое-как закрутился в покрывало. Идти домой он не собирался, еще чего не хватало! Сама прибежит. И умолять будет, чтоб вернулся, а он еще поглядит, соглашаться али нет... нет, потом, конечно, согласится, все ж таки с Машкой жить сподручнее: и сготовит, и приберет, и баба неплохая, а что вспыльчивая, ну так это семейное, теща-то покойная тож не ангельских характеров была.

      Темнело. Заорали, заплакали козодои, нагоняя страху, а откуда-то издалека, с берега, донеслось:

      – Ой, цветет калина в поле у ручья...

      Голос был незнаком, видать, дачницы гуляют. Гришка прислушался.

      – Парня молодого полюбила я... парня полюбила...

      И хорошо выводит-то, будто взаправдашняя артистка.

      – Не могу открыться...

      А может, ну его? Дома Машка ужин сготовила, малых спать положила, ждет небось замиряться. Она ж хоть и вспыльчивая, но отходчивая. А у Гришки спину крутит, ему со спиной никак невозможно в мокрых кустах сидеть.

      – ...слов я не найду.

      Ишь разоралась. Гришка поднялся, скатал покрывало, укрыв его куском брезента, придавил сверху камнем, недопитую бутылку сунул в карман куртки и выплюнул окурок на траву.

      – Он живет, не знает...

      Окрестности затянуло туманом, густым, плотным, таким, что дальше, чем на три шага, ничего и не видать.

      – Твою ж... – привычно ругнулся Гришка, прикидывая, в какую сторону идти. А мгла колыхалась, то отползая, то накатывая седой волной, придавливая листы малины, касаясь липкими пальцами кожи, будоража, пробуждая глубинный страх.

      – ...ничего о том, что одна дивчина думает о нем...

      Гришка пошел наугад. Вот диво-то, он ведь точно знал, где Погарье, и не раз хаживал, и по тьме ночной, и в пургу случалось, а тут вдруг заблудился.

      Кусты малины цеплялись за одежду, точно уговаривая погодить, посидеть, дождаться ночи, когда туман схлынет, исчезнет в водах озера Мичеган, но Гришка отмахивался, матерясь вполголоса, и упрямо шел вперед. А вышел снова к яблоне, споткнувшись о собственный табурет, едва не упал.

      – Расцветали яблони и груши... – завела девица новую песню.

      – Эй! – осмелился Гришка. – Ау!

      Молчание. Тишина. Легкий шелест ветвей и будто вздох чей-то, до того печальный, что прям сердце сдавило.

      – Ау!

      – Ау, – отозвалось из тумана. – Ау-ау-ау...

      И смех, звонкий, издевательский.

      – Ты кто?

      – А ты? – переспросила женщина.

      – Я? Я Гришка. Гришка Кушаков, из Погарья. А ты откуда?

      – Отсюда.

      Внезапная догадка озарила Гришку, разом развеяв страхи.

      – Дачница? Заблудилась, что ли?

      – Заблудилась...