На грани. Книга первая. Литта Лински

лишнюю дочку – пусть питается и живет за счет Маритэ! Среди этих «подачек» в лучшем случае одна из ста имеет хоть проблески дара. Именно поэтому мы и отсылаем подобных паломников вместе с их не пристроенными дочерьми обратно. При этом надо еще изловчиться и, забыв про гордость, быть вежливыми, отказывая! Мы, служительницы богини, должны быть образцом терпимости, спокойствия и доброжелательности с каждым, даже с последним голодранцем или идиотом! – гнев кипел и бурлил в верховной жрице подобно вареву, выплескивающемуся через края котла.

      Нармин молчала. Ей снова было скучно. Конечно, гнев владычицы более чем справедлив, но слушать одно и то же в течение стольких лет и не утратить интерес и новизну восприятия практически невозможно. Можно также понять, что верховной жрице храма Маритэ вполне подобает испытывать именно такие чувства и вести такие речи, но, богиня, как же это все приелось! И, главное, при чем тут она – Нармин? Но когда новоиспеченная старшая жрица уже почти отчаялась услышать что-нибудь, что имело бы хоть отдаленное отношение к ее скромной персоне, Лавинтия неожиданно повернула разговор в нужное русло.

      – Должно быть ты, девочка, – позволь мне по-прежнему звать тебя так, несмотря на посвящение, – гадаешь, почему я вызвала тебя? – голос Лавинтии, минуту назад бывший негодующим и презрительным, стал вновь ласковым и спокойным, как полноводная река, вошедшая в обычное русло после каскада порогов и стремнин.

      Нармин только и могла, что кивнуть. Говорить она не решалась, искренне жалея о той реплике, которую позволила себе вставить в разговор. Кем бы она там ни стала, но верховная жрица – это верховная жрица. И она, Нармин, как была, так и останется для нее девочкой, что, в принципе, вполне логично и правильно. Так что пусть уж владычица говорит, а ее дело – слушать и кивать. И верховная жрица продолжила свою речь, вполне удовлетворившись кивком Нармин.

      – Я не просто так говорила тебе о Маритэ и о нашей высоком предназначении – нести ее свет людям. С восьми лет жила ты в стенах Храма, возрастала в мудрости, силе и добродетели, и вот, пришло время отдать Маритэ то, что мы по воле ее вложили в тебя, Нармин. Именно тебе предстоит светить, как факел, в кромешной тьме неверия и равнодушия, охватившего мир!

      Девушка слушала и решительно ничего не понимала. Взгляд почему-то остановился на золотистой шторе, перехваченной витиеватым шнуром с подвеской. Нармин замерла в напряжении, изучая каждую деталь подвески вплоть до спутавшихся терракотовых кистей и маленькой трещинки на светлом опале, который находился в центре украшения. Тем временем Лавинтия продолжала.

      – Ты, должно быть, недоумеваешь, отчего тебя посвятили в старшие жрицы, несмотря на юность? Дело в том, что именно на тебя я хочу возложить чрезвычайно важную миссию, от которой многое зависит, – владычица говорила негромко и проникновенно, глядя девушке в глаза. – Для выполнения