Мешок историй (сборник). Отсутствует

Марков, Кенозеро – Архангельск

      И в трудный час навестила мама нас

      Родилась я в 1938 году, в августе. Жили мы тогда в Харькове. А ровно через месяц у меня умерла мама. Осталось нас пятеро детей на руках больного отца (его даже на войну из-за болезни не взяли). Но в 1946 году отца мобилизовали на какие-то работы. И полгода мы жили без папы.

      С утра шли в школу, а вечером собирали и пилили дрова, варили скудную еду, ужинали, запирали двери и ложились спать, два брата на одну кровать, а сестры – на другую. Старший брат Михаил брал с собой в спальню топор – на всякий случай.

      И вот однажды улеглись мы спать – еще никто не уснул. Вдруг открылась дверь в комнату и вошла незнакомая женщина, в руках ее была тарелка с ложками. Она положила тарелку на стол под иконы и стала смотреть на меня. Брат вытащил из-под кровати топор, но его остановила одна из сестер:

      – Миша, опомнись! Это наша мама пришла, чтобы посмотреть на Веру.

      То есть на меня, младшенькую. От взгляда незнакомки мне стало тепло и спокойно, первоначальный испуг прошел, меня заклонило в сон, и я моментально уснула.

      Утром мы всей семьей обсуждали ночное происшествие (ушла женщина из дома сразу же, как меня одолел сон). Старшие решили, что надо сходить к батюшке и все ему рассказать. Что и было сделано. Священник сказал то же самое, что и предполагала сестра: это приходила наша покойная мама. И вот этот ее приход все мы, братья и сестры, запомнили на всю жизнь.

      И жили мы все последующие годы дружно, всячески помогали отцу, заботились о нем и друг о друге. Ходили в церковь, старались не нарушать Божьи заповеди. И никто из нас не ругался по-матерному, не стал пьяницей или злым человеком. И я каждый год езжу в Харьков, хожу на кладбище, чтобы помянуть своих близких, кого уж нет с нами.

      Вера Михайловна Алексеева

      Водки шкалик пожалела и в канаву улетела

      На кладбище у нас принято ходить накануне Троицы в родительскую субботу. Вот в такой день по пути с кладбища зашла сноха к своей золовушке и принялась вовсю мужика своего ругать:

      – Вот ведь, дьявол, опять драться стал. Не дала ему сегодня выпить, так он меня в канаву с водой спихнул, – и показывает рукой на мокрый подол платья, сырые сапоги с ног стаскивая.

      Золовка понять ничего не может: брата уже лет пятнадцать в живых нету, а жена о нем как о живом говорит. Промолчала, а про себя решила, что у гостьи не все в порядке с головой и, наверное, тоже долго не наживет.

      А сноха дальше рассказывает:

      – Я раньше, как пойду на кладбище в этот день, завсегда с собой шкалик водки прихвачу. Сама-то не пью, а мужу полный стопарик поставлю к пирамидке, да тем, кто на могилку заглянет из соседей, – тоже поднесу. А в этот раз не взяла. Что-то вспомнилось, как при жизни пил да гулял, а потом еще и меня гонял – бедно[2] за него стало, вот и не взяла шкалика. Чаю ему одного в стопку-то налила и сама с ним почаевничала…

      А домой-то пошла и у дороги только стала канаву по сходенкам переходить – он меня возьми и толкни прямо в

2

Обидно.