Воскресение – Первый день. Павел Анатольевич Глибчак

и капельницами. В углу угрожающе пищал многофункциональный прибор. Профессор держал ее за руку в надежде, что она откроет глаза, но лицо и тело не отвечали. Он не покидал стен клиники, бродя по ее бесконечным коридорам, изредка выезжал домой, чтобы вздремнуть и вернуться после. К концу четвертых суток Лиз очнулась и не понимала, что произошло. Профессор радовался и успокаивал ее, что худшее позади и все наладится. Но еще через две недели как гром среди ясного неба прозвучало заключение врачей о том, что опухоль злокачественная и приступы неминуемо повторятся. Профессор целый месяц находился дома, после чего нанял медсестру-сиделку, которая наблюдала за Лиз. За прошедшие три месяца приступы случались еще дважды. Врачи говорили о неизбежности смерти и что единственным путем ее спасения может быть операция и химиотерапия.

      Но никто не мог дать гарантии, и процент успеха ужасающе стремился вниз. Спустя еще месяц решение было принято и операцию провели. Лиз через полтора месяца была дома, и даже казалось, что болезнь отступила, но, как бывает после подобных операций, после временного облегчения наступило ухудшение. Лиз все больше лежала и мало двигалась. В дом вернулась сиделка, которая ухаживала за Лиз. По ночам профессор слышал стоны Лиз, и сердце его разрывалось на части от беспомощности и отчаяния. Лиз перестала вставать с постели и почти не разговаривала. Как-то поздно вечером профессор зашел в спальню и подошел к кровати. Она спала. Лицо, измученное болезнью, было худым, губы с налетом синевы. Он как никогда понимал, что еще немного, и Лиз безвозвратно покинет его. От этих эмоций у него подступило к горлу, глаза заблестели от слез и губы затряслись.

      Профессор накинул пиджак и выбежал на улицу, его ноги несли в центр города. Душа разбивалась, как бурные волны о скалы, которые в попытке открыть новый путь рассыпались и пенились от отчаяния. Он не заметил, как оказался у церкви. Несмотря на поздний час, двери были открыты. Он зашел, внутри никого не было, и только в полумраке дежурного освещения стояло распятие Иисуса. Подойдя, он упал перед ним на колени и зарыдал еще больше. Сквозь слезы он пытался произносить молитву за молитвой и немного успокаивался. Иисус смотрел с высоты и понимал его горе, и видел его разбитую душу, и плакал с ним. В дверях церкви появился Алексис. Он увидел профессора и подошел к нему.

      – Друг мой Эдвард, ну полно тебе, давай присядем и поговорим, – он помог ему подняться, и они устроились на первом ряду.

      – Видишь ли, вся наша жизнь – это пути Господа, и нам не дано понять до конца, почему люди, которые добры и честны в своих помыслах и поступках и ведут жизнь праведную, несут наказание с точки зрения обывательской незаслуженно, и даже покидают бренный мир раньше, чем прочие нечестивцы и грешники.

      Профессор молча смотрел на Иисуса. Алексис продолжал, привлекая внимание профессора:

      – Ты помнишь моего сына Георга? Ну, того сорванца, что постоянно срывал мои службы, убегая от Марии за подиум?

      – Да, помню.

      – Так вот. Ты же знаешь, что нам Господь не послал больше детей. Я тебе открою больше – Георг не наш родной сын. Двадцать