Ресторан «Березка» (сборник). Евгений Попов

в меня...»

      XVII

      В тот самый день, когда Руся вписывала роковое слово «внедрился» в свой дневник, Инсанахоров объявил Владимиру Лукичу, что возвращается в Мюнхен, и, несмотря на все уговоры добряка, оставался тверд в своем решении.

      Естественно, что Владимир Лукич тут же побежал к Русе и рассказал ей все, что только что узнал от Инсанахорова.

      Руся крепко стиснула ему руку и низко наклонила голову, как бы желая спрятать от чужого взора румянец стыда, обливший внезапным пламенем все лицо ее и шею.

      – Скажите ему, скажите...

      Но тут бедная девушка не выдержала: слезы хлынули у ней из глаз, и она выбежала из комнаты.

      – Как, однако, искренне и сильно она его любит, – умилился Владимир Лукич, возвратившись домой, где горько было ему и не шел ему в голову Авторханов («Происхождение партократии»).

      На следующий день, часу во втором, Инсанахоров явился. Анна Романовна пила рейнское вино, и Руся торопливо увлекла гостя к окну, очень высокому и широкому, через которое все было видно, что творится: отсюда – на улице, оттуда – дома.

      – Ни слова о прощании. Я все знаю. Приходите завтра утром в одиннадцать часов, и мы все обсудим.

      Инсанахоров молча наклонил голову и тут же исчез, как будто его и не было.

      А Руся не спала все утро, весь день, весь вечер и всю ночь.

      «Он меня любит!» – вспыхивало вдруг во всем ее существе, но потом она опять думала, что он ее не любит.

      Утром следующего дня она разделась, легла в постель, заснуть не могла, встала, оделась, сошла вниз, пошла в сад, вернулась в свою комнату.

      Чтобы убить время до одиннадцати часов, она принялась раздеваться и одеваться, проделав эту процедуру не менее двадцати пяти раз до самого времени, как ее позвали завтракать.

      Она очень плохо кушала, и все заметили это, особенно вездесущий Михаил Сидорыч. Но он не выдал ее, а наоборот – высказал печаль, уважение, дружелюбие. Все потчевал ее кофе, предлагал коньяку, но она отказалась.

      – Какая-то ты сегодня интересная! – окинула ее взглядом Анна Романовна. Николая Романовича, конечно же, опять не было дома.

      Руся вышла в сад.

      Часы пробили одиннадцать.

      Затем – одиннадцать с четвертью.

      Одиннадцать с половиной.

      Без четверти двенадцать.

      Двенадцать.

      Двенадцать часов пятнадцать минут.

      Полпервого.

      Двенадцать сорок пять.

      «Он не придет, он уедет, а в Мюнхене мне его уже не сыскать, потому что он – старый конспиратор...» Эта мысль вместе с кровью так и бросилась ей в голову и чресла. Она почувствовала, что дыхание ее захватывает, что она готова зарыдать.

      Один час.

      Час с четвертью.

      Час тридцать минут.

      Без пятнадцати два.

      Два!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

      Руся, как подстреленная чайка, упала на землю, но не в обморок, а чтобы послушать ухом, не идет ли любимый. Любимый все не шел. Тогда она сама встала, надела первую попавшуюся под руки шляпу и вышла с территории родного дома, держа курс на виллу Вальдберта.